Закончив, они замерли, не меняя позы. Одеяло было узким как койка и Владу дуло в спину откуда-то из угла камеры. Полежав молча, они уснули утомленные новым, доселе неизведанным ощущением. Пережитое оказалось сильнее страха скорой смерти.

Всю ночь бегала по зимнему лесу, пряталась от людей и выкапывала из-под сугробов маленьких зверьков.

Игла бежала по бороздке винилового диска. Из розового ящичка проигрывателя «Юность» доносилась популярная некогда мелодия:

Звуки музыки искаженные слабеньким динамиком, тем не менее, трогали до глубины души. Аркадий Викторович Макута, сидел в удобном кресле у окна и плакал. Слезы синхронно вытекали из его глаз, двумя ручейками скатывались к основанию четко очерченных скул и замирали по обе стороны маленькими, мутными сталактитиками. Сегодня он подписал первый в своей жизни смертный приговор.

Было бы поспешно думать, что на совести Виктора Ивановича не было загубленных человеческих душ. Были. Но, что бы так, росчерком пера, с грубоватой казенной формулировкой «…считать виновными…» нет, не таков был Макута. Ядом — да, ножом в спину — пожалуйста. Тонко спланированная операция, нападение с черного входа, восемь трупов в ресторане — сколько угодно. Гранатомет, в конце концов. А это… Аркадий Викторович впервые в жизни почувствовал себя убийцей. Его мучила совесть.

Так он не заметил, как прошла ночь. Еще было темно, но если в комнате выключить свет то становилось видно, что облака уже приобрели характерный утренний оттенок. Аркадий Викторович света этой ночью не зажигал.

Он сидел напротив окна, положив руки на подлокотники кресла, выполненные в виде двух львиных голов. Львы, так же как их хозяин смотрели куда-то вперед.

За окном виднелся двор. Он представлял собой довольно обширную часть пустыря, отгороженную от остального пространства особым кирпичным забором. По среди двора трое плотников споро сооружали помост. Он был почти готов, осталось только настелить несколько досок, да вкатить огромную дубовую плаху, которую несколько минут назад выгрузил на пустыре самосвал. Сквозь стекло окна звук не поступал совсем, поэтому казалось, что люди внизу работают под водой. Впечатление усиливал сумеречный предутренний свет.

Соня и Влад, заспанно озираясь, стояли у стены башни. Все обязанности, связанные с их охраной и подготовкой к казни, были возложены на пятерых охранников. Двое, держа в руках винтовки с зачехленными штыками, наблюдали, как остальные надевали на осужденных кандалы.

Стражники держали Соню и Влада в плотном кольце. Их руки ни на секунду не выпускали их из осторожных, почти ласковых, но крепких объятий. В них чувствовалось неотступное желание убедиться, что пленники по-прежнему здесь, они никуда не исчезли.

Друзья, подавленные происходящим, отстраненно наблюдали за манипуляциями охранников. Они не зачали ни окружающего, ни друг друга. Каждый замкнулся в своем мире.

Влад посмотрел в сторону эшафота. Плотники уже ушли, зато появился, новый персонаж. По всей видимости, это был палач. Пожилой человечек в плохо сшитом сером костюме и с невыразительным деревенским лицом.

Достав из черного футляра тяжелый топор, он, поплевав на пальцы, попробовал лезвие. Удовлетворенно кивнул, положил топор около плахи и достал из футляра сверток толстой красной материи. Встряхнув ткань, постелил ее на плаху, аккуратно разгладил складки.

— «Будто на стол накрывает», — подумал Влад.

В голову почему-то не шли подобающие случаю мысли. Влад попытался подумать о чем-нибудь важном, но мысли скакали в его голове как теннисные мячики.

Откуда-то сверху послышался звук летящего самолета. Влад поднял голову. В небе, которое уже начал затягивать туман медленно полз допотопный кукурузник. Пролетая над двором, он приветливо помахал крыльями. Влад улыбнулся. Он вдруг испытал необычайную нежность и любовь к этому самолету и к людям, которые в нем летели. Это чувство было таким сильным, будто этот самолетик был сосредоточением всего счастья на земле.

И тут он, наконец, понял, что все это он видит в последний раз. И самолет, и небо, и все, все вокруг. Он посмотрел на Соню. Она тихо плакала. Руки в тяжелых наручниках, безвольно свисали вдоль тела. Влад хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но не сказал ничего. Ему показалось, что если он нарушит молчание, испортится что-то очень важное. Но что, он сформулировать не смог.

В утреннем воздухе раздался далекий, безутешный вой корабельной сирены.

Скрипнула дверь. Появился человек в белом халате. Зевая и поеживаясь от утренней сырости, он подошел к эшафоту и, ссутулившись, встал спиной к охранникам и осужденным. Прошло несколько секунд. Врач посмотрел на часы и, сделав нетерпеливый жест рукой, повернулся.

Все словно ждали появления этого человека и, не сговариваясь, как бы желая поскорее закончить привычное дело, двинулись к эшафоту. Около помоста произошло небольшое замешательство. Соня и Влад подошли к ступеням, ведущим к плахе, одновременно и, в нерешительности остановились. Влад смотрел под ноги, Соня посмотрела на врача. Тот кивнул, словно отвечая на немой вопрос.