Ялмек глядит на меня. Он давно понял, что спорить со мной крайне неразумно.

— Не думаю, сэр.

Впрочем, он продолжает отдавать приказы и корректировать курс, чтобы вывести нас на позицию для атаки, и в конце долгого, извилистого и неспокойного пути всего на миг нам это удается.

— Торпеда пошла, — говорит он, и корабль выплевывает ракету, посылая к нашей цели.

Момент попадания знаменует ослепительная вспышка, настолько яркая, что обзорный экран темнеет, отфильтровывая сверкающие энергии, свидетелями которым мы стали.

Когда я снова смог видеть, корабль уже исчез.

— Мы уничтожили его, сэр, — произносит Ялмек, явно сожалея, что не поспорил тогда.

Я изучаю космос, где находился человеческий корабль, и не уверен в правоте Ялмека.

Свет снова замерцал. Снова пришли тошнота и головная боль. Ощущения таковы, как будто я сорвался с утеса в бесконечную бездну. Некоторых солдат рядом со мной начало шумно рвать. Люди, прошедшие сквозь наихудшие ужасы, которые только могли придумать эльдары, не могли удержать еду в желудках.

Вокруг меня все дрожало — в мигающем аварийном освещении лица солдат из зеленовато-бледных становились кроваво-красными, а затем вновь прежними. Я прислонился к стенке и попытался осознать, что происходит. Мой разум захлестнул страх. Мы совершали прыжок на наспех отремонтированном после предыдущего неудачного путешествия корабле, который к тому же недавно атаковали эльдары. Я ждал, что он в любую секунду развалится и внутрь хлынут демоны из историй звездоходов. Я уставился на своих товарищей, словно они в любую секунду могли превратиться в существ из кошмаров. Их черты странно исказились.

Передо мной возник Махариус, оглядываясь по сторонам.

— Потребуется две минуты, — произнес он. — Ваши тела привыкнут.

После боя Махариус отправился к раненым. Их успокаивало его присутствие. Как ожидали и он, и я, раненых оказалось намного меньше, чем следовало бы, и это вовсе не радовало.

Всякая битва — дело кровавое, но обычно куда больше людей получают ранения, чем гибнут. Зачастую позже раны уносят больше жизней, чем сам бой, однако здесь все обстояло иначе.

Ты ожидаешь увидеть искалеченные тела и истекающих кровью людей. Ожидаешь услышать крики боли, увидеть раненых солдат в окровавленных перевязках и с размазанной поверх ран синтеплотью. Таков порядок вещей. Но в этот раз все было по-другому.

Было много мертвых. Много покалеченных. Много умирающих. Слишком много. Практически все, кто получил хотя бы крошечную рану от оружия эльдаров, умирали долгой и мучительной смертью. Выживали лишь немногие, но и в этом не было никакого смысла. У меня складывалось впечатление, что ксеносы попросту решали некоторых из них пощадить.

Возможно, у них закончился яд. Может, дело в чем-то другом. Я знаю лишь то, что никогда прежде не видел столько раненых, которых впереди ждала неминуемая смерть, — ни в одном из прошлых своих сражений. И еще я никогда прежде не видел столько изувеченных тел, над которыми как будто потрудился извращенный разум. Даже в пылу битвы эльдары находили время, чтобы нанести ужасающие раны своим жертвам.

Лицо Махариуса превратилось в непроницаемую маску. Я знал, что он в ярости. Генерал бывал очень жесток, но все его деяния неизменно служили идеалу Империума. Тут же было нечто другое. Этих эльдаров словно терзало душевное расстройство. Это была не инстинктивная безжалостность кошек, забавляющихся с мышками, а расчетливая работа разума, который по каким-то своим причинам хотел причинить всю возможную боль тем, с кем сталкивался.

Махариус стремительно направился в покои, а мы молчали, ибо он пребывал в гневе.

Трюм полон пленников и воинов. Ряды тех, кто шел на абордаж человеческого судна, прискорбно поредели. Доспехи выживших пробиты и изрыты шрамами во множестве мест. Некоторые ранены, и их осматривают гомункулы.

Все они смотрят на меня так, как попросту не посмели бы еще несколько часов назад. Они, как и я, подсчитали количество погибших и винят меня в отсутствии каждого из своих товарищей, которых с нами больше нет. Каждая смерть — отметка на мне, знак неудачи. По их мнению, мы понесли ненужные потери, сражаясь с низшей расой. Я временно утратил ауру неуязвимости, которая так важна для вожака эльдаров. В их взорах читается угроза. Я заставляю себя ее игнорировать. Если последователи хотят бросить вызов, пускай. Я не боюсь ни одного из них.

Я гляжу на согнанных людей и пытаюсь прочесть эмоции на их лицах. Это непросто. Их черты расплывчаты и безвольны, а не подвижны и выразительны, как у лиц эльдаров. Их крошечные звериные глазенки смотрят со смесью страха и ужаса. Я временно отключил устройство перевода, поэтому слышу только презренное урчание, которое служит им речью.

— Не лучший улов, — говорит Силерия. Она выглядит самодовольно, как и большинство эльдаров, когда те размышляют над неудачей сородича. Думаю, она сравнивает наши потери с количеством плененных рабов. Для нее, как и для меня, чаши весов смещаются не в нашу пользу. Выступит ли она против меня, пока воины пребывают в разочаровании? — Интересно, сколько пищи они могут нам дать? Похоже, не слишком много.