Шрифт:
— Лев, Лев, Лев, — мягко сказала она.
— Это так.
— Я нисколько не сомневаюсь, но убеждать ему нужно не меня. Махариус создает себе врагов просто будучи тем, кто он есть. Он требует эффективности от цепочки снабжения для своих армий, чтобы оружие и припасы доставляли туда, куда нужно и когда нужно, и к тому же с минимальными потерями.
— И что здесь плохого? Это — разумное руководство.
— Торговые династии сколотили состояния как раз потому, что эти цепочки поставок не эффективны. То, что Махариус считает неэффективностью, могущественные люди расценивают как источники своего благосостояния.
— Могущественные коррумпированные люди, — произнес я.
— Я этого и не отрицаю. Но акцент следует ставить на слове «могущественные». Люди с немалыми деньгами и приятелями на высоких постах. А Махариус даже Верховным лордам дает поводы не доверять себе.
— В самом деле?
— Он втайне пытается навести мосты с Адептус Астартес. А Империум не поощряет подобного среди своих генералов. Он предпочитает, чтобы его различные военные организации оставались обособленными.
Я задумался о Кулаке и о том, как Махариус мог бы им воспользоваться, постоянно осознавая, что Анна изучает меня. Похоже, она узнала кое-что из того, ради чего пришла.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Потому что ты — один из его телохранителей и окажешься на линии огня, когда его враги сделают свой ход.
— Значит, они совершат глупость, если Махариус так могущественен, как ты говоришь. Он с легкостью их раздавит.
— Ему придется сражаться с тенями. Махариус обладает одним типом власти, а они — совершенно иным.
— Думаю, ты обнаружишь, что Махариус умеет пользоваться всеми типами власти.
— Вне всяких сомнений, но и его враги тоже. Возможно, им удастся найти среди людей Махариуса тех, кто захочет занять его место. У них также имеются армии, великие командиры, чьи солдаты всецело преданы им.
— Они никогда не выступят против Махариуса.
— Так говорил и сам Император. Его величайшие генералы восстали против него.
— Это уже богохульство, Анна.
— Я поразила тебя, Лев? Ты собираешься донести на меня инквизитору? — насмешливо улыбнулась она.
— Ты и так знаешь ответ.
— Я могу донести на тебя за то, что ты не донес.
— Ты могла донести на меня по многим причинам. Но почему-то не стала.
Ее улыбка стала милой.
— Я серьезно, Лев. Некоторых генералов Махариуса могут втянуть в заговор. Возможно, это происходит прямо сейчас.
— Зачем им это?
— Ты ведь не такой наивный, Лев. Ты встречался с ними и знаешь, что каждый из них — сам по себе великий генерал. Они также хотят увековечить свои имена в имперской истории. Но прямо сейчас они просто луны, отражающие солнечную славу Махариуса. А если Махариуса не станет…
Ее слова повисли в воздухе, и тогда я понял, что она говорит совершенно серьезно.
— Ты хочешь, чтобы я рассказал ему об этом.
— Он уже знает. Махариус далеко не глуп и, как ты заметил, умеет пользоваться всеми типами власти. Еще он понимает людей, которых ведет жажда славы. А как иначе? Он ведь первый среди них.
— Иногда мне кажется, ты недолюбливаешь лорда верховного командующего.
— Неважно, нравится ли он мне, Лев. Важно то, что я служу ему.
Анна была из тех женщин, которые понятно доносили действительно важные вещи, а еще она умела подбирать нужные слова, как мне пришлось убедиться.
— Он мне нравится, — сказал я, удивившись тому, что произнес это вслух.
— Это в твоих же интересах, — ответила она.
— Он все равно нравился бы мне, даже если бы это было не так.
— Ты непоколебимо верен, ты и твои друзья, и в этом я вам завидую.
— А ты разве нет?
— Я верна только Императору, — отчетливо проговорила Анна, как будто честно меня предупреждая.
— Разве Он приказывает тебе напрямую?
— Я верна тому, что Он собой воплощает. — Теперь мы глядели друг на друга с опаской. Я не вполне понимал, зачем она мне это рассказывает. Возможно, она хотела, чтобы в самом конце я все понял, и, наверное, так оно и случилось. — Ты тоже.
А затем, столь же внезапно, как накатывающий на штормовое море летний шквал, ее настроение поменялось.
— Помнишь Ксенофонт?
Я кивнул.
— Я помню острова и пляжи, — сказал я.
В голове вспыхнули яркие, залитые солнечным светом воспоминания. Я вспомнил, как протягивал ей найденные ракушки, отполированные до блеска волнами и песком. Мне стало интересно, сохранила она их или выбросила из своей жизни вместе с остальным мусором, скопившимся за долгие годы странствий.
— Я тоже, — произнесла она. — Тогда я была счастлива.
Она произнесла это так, словно счастье было не вполне понятной для нее концепцией, странным вмешательством чего-то совершенно для нее чуждого, что ей еще требовалось испытать и осознать.