– Она погибла между одиннадцатью и двумя часами ночи, - вклинился Аркадий Борисович.
– Все это время преферансисты провели за столом в оранжерее. Никто ни разу не выходил. А если учесть, что Глаша и дядя Осип подписали завещание в начале двенадцатого, то получается, что мы, вчетвером, не можем быть свидетелями несчастного случая.

– Позвольте уточнить, - сказал Федор.
– Мы с Елизаветой Петровной вернулись с прогулки в половине второго ночи и поднялись наверх по боковой лестнице. Эмму Францевну мы не видели. Остается полчаса отпущенного Вами, доктор, времени на ее смерть. В эти полчаса я ничего не слышал, хотя светелка расположена рядом с роковым местом. Согласитесь, падение тела производит какой-никакой шум. И не забудьте о медном подсвечнике, который должен был звякнуть металлом... Дядя Осип, и Вы, Глаша, слышали что-нибудь подозрительное?
– они переглянулись и покачали головами.
– Вы, Ариадна, обратили внимание на лязгающий звук. Но боковая лестница расположена так далеко от оранжереи, что Вы не смогли бы его услышать. Отсюда получается, что Эмма Францевна имела возможность упасть только с парадной лестницы. Вопрос: каким образом ее тело к утру оказалось у бокового входа?

Все молчали, переваривая услышанное.

– А она не могла упасть с одной лестницы и доползти до другой в поисках помощи?
– подала голос Ариадна.

– Нет, - ответил доктор.
– С такими травмами, как у нее, смерть наступает почти мгновенно.

– То есть, кто-то перенес тело Эммы Францевны с одной лестницы на другую? Но зачем?
– изумилась "Царица египетская".

– Видимо, чтобы обнаружили не сразу, - предположил Влад.
– Но кому это могло понадобиться?

– Очевидно, тому, кто был заинтересован в ее смерти, - усмехнулся отец Митрофаний.
– И я, кажется, знаю, кто это был.

– Кто?
– воскликнули мы хором.
– Тот, кто получает наибольшую выгоду. А кто у нас после оглашения завещания приобретает больше всего? Елизавета Петровна! Все загалдели, я вскочила и собралась убежать, но Федор удержал меня за руку.
– Елизавета Петровна не могла перенести тело Эммы Францевны на другую лестницу, так как мы все время были вместе.
– Вы, Федор Федорович, в Лизу влюблены, посему вам веры нет, поправил очки батюшка.
– Сообщник из Вас замечательный получается. Федор хотел ответить резкостью, но тут я подала голос: - Вы ошибаетесь, отец Митрофаний, по завещанию я получаю меньше всех наборную шкатулку для рукоделия. Я - не Лиза, я - Полина. Все опять повскакали, загалдели и долго не могли успокоиться. Даже Глаша пробудилась и по-птичьи водила головой, причитая: "Ой, что делается, ой, что делается". Потом страсти улеглись, все взяли по чашке кофе, и я рассказала в общих чертах о том, как попала в дом Эммы Францевны.
– Вот дурак!
– застонал Влад, обхватив голову руками.
– Обвели меня вокруг пальца, как мальчишку.
– Простите, а где же настоящая Лиза?
– встрепенулся дядя Осип.
– Думаю, Глаша знает. Без ее участия в этом доме ничего не происходит, - предположила я.
– Померла она, померла, сиротинушка.

Все оцепенели.

– Как умерла?
– не поверил Аркадий Борисович.
– От чего?

– Руки на себя наложила, целый флакон моей настойки из корня ландыша выпила. От несчастной любви. Вон к нему, - кивнула она в сторону Влада.

Как по команде, мы развернулись в его сторону.

– Что вы на меня смотрите! Я тут ни при чем. Мы с ней год не виделись!

– Влад, что было в письме к Лизе, которое Вы передали через Галицкого?
– нахмурился Федор.

– Я предлагал ей деловую сделку: процент от моего гонорара за то, что она сообщит реквизиты анонимного счета. Это была бы бомба, серия разгромных статей об истории возникновения партийных капиталов, их судьбе и целях, на которые они используются. У меня договор в издательстве уже подписан, сроки поджимают... Теперь - все коту под хвост.

– Где похоронили Лизу?
– поинтересовался дядя Осип

– За церковной оградой, как самоубийцу. В орешнике, у полянки с незабудками. Да только Божий человек и ее выкопал, да в омут спустил, я сама видела.

– Господи, что ж за монстр, этот Божий человек!
– воскликнула Ариадна.
– Так, может, это он тут в доме похозяйничал, и тело Эммы Францевны на другой лестнице пристроил?

– Нет, к тому времени он уже был мертв, - разочаровал ее Федор.

– Как мертв?!
– ахнул отец Митрофаний.
– Не верю!

– Напрасно. Мы с Лизой нашли его тело, когда в лесу гуляли в тот день. Боюсь, Вы, батюшка, теперь не узнаете, где лежит клад. Эту тайну он унес с собой.

– Что с ним случилось?

– Э-э... утонул.

– Пресвятая Богородица!
– закрестилась Глаша.
– Вот страсти-то, сначала - Мустафа, теперь - Божий человек... Прямо мор какой-то... Знать, без нечистой силы не обошлось...

В доказательство ее слов откуда-то сверху раздался протяжный, леденящий душу, вой.

– Гоша!
– ужаснулась я.
– Он же с утра сидит в моей комнате некормленым!

Мы с Федором в спешке покинули оранжерею. Уже у дверей зимнего сада я услышала, как Аркадий Борисович рассудительно ответил Глаше:

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Спасение утопающих - дело лап самих утопающих. Не стоит надеятся на помощь со стороны. Самому надо думать, постоянно оглядываться по сторонам, держать уши в рабочем положении и не расслабляться.

Стоит на минуту потерять контроль, впасть в сладкую дрему, растечься по креслу мохнатым ковриком, как желтые глаза опасности выплывают из темноты, и зубастая пасть скалится в мерзкой ухмылке.

Враг подстерегает под каждым кустом. Ты думаешь, что это безобидный одуванчик, а за мягкими пушинками скрывается хищная морда.

Бди!

Глава 19

Сытый Гоша вперевалку топал впереди, а мы с Федором еле плелись сзади. Сами знаете, на ходу очень трудно целоваться.

На дороге послышался шум мотора. Мы подошли к колоннам парадного входа как раз в тот момент, когда к дому подкатил скромный "Форд", и из него вышел Галицкий. Лев Бенедиктович был одет в ладно скроенный темно-серый костюм, белоснежную рубашку и при галстуке.