Шрифт:
– А вы?
– Я ответил, что слишком стар для такой строптивой девчонки, и охотно обменял бы её на что-нибудь более полезное. Например, на пачку новых риалов.
У меня непроизвольно дернулась щека. А ведь он и вправду выглядит стариком, мой непобедимый барон... Волосы и борода совершенно белые, кожа обветрилась и почернела, одежда болтается, как на пугале.
Нам нужны деньги. Поесть, переодеться, найти хамам и хорошенько вымыться... Поспать.
– Ладно, играйте. Но если проиграете - я за себя не отвечаю.
– Не волнуйтесь. Я выиграю.
Грубо дернув за руку, барон подвел меня к катале и поставил рядом с ним. Сам, подогнув ноги, уселся напротив и величественно кивнул.
– Что сначала? Мыться или поесть?
– подбрасывая рулик замызганных бумажек, спросил барон.
– Сначала еда. Вон там плов продают...
– я сглотнула слюну.
– Потом мыться, и переодеться во что-нибудь чистое, а потом... Еще раз поесть. И я хочу дыню. Огромную, как дирижабль, и сладкую, как бочка мёда. Нам... Хватит?
– я кивнула на деньги. Барон рассмеялся.
– На одежду и хороший обед - хватит. А дальше... Тут должны быть гномы. У них можно взять кредит.
– Гномы? Здесь?
– Неподалеку, в Саади - самый большой рынок золота и драгоценных камней.
– А где золото - там и гномы, - кивнула я.
– Заодно и шпионят для короля Нибелунга...
...Столовые приборы к уличному плову не полагались, его насыпали в дешевые глиняные тарелки с облупленными краями. Но это была пища богов! Рис, желтый от куркумы, остро-пряный, рассыпчатый, с кусочками баранины, с чесноком, обжигающе-горячий, ароматный - я уминала его в ладони горкой, а затем отправляла в рот.
– Обычно на таких базарах не протолкнуться от туристов, именно они - основные покупатели дутого золота, дешевых камней, одежды ручной работы...
– заметил барон, оглядывая базарные ряды.
– Рядом с каталой сидел местный дед, а не турист.
– Правильно.
– Ростов ел более сдержанно, чем я. В его тарелке была еще половина, когда я подобрала последние крошки.
– О чем это говорит?
Тоскливо вздыхают торговцы начинающей пованивать рыбой, в золотых и шелковых рядах - слишком тихо и пусто. Никто не бьется об заклад, не заключает выгодных сделок, даже воришек, и тех не видать... Ах да. С местными законами особо не поворуешь.
Пока мы ели, мимо прошло несколько вампиров. Они не были вооружены, не вели себя агрессивно, но народ всё равно расступался и провожал кровососов враждебными взглядами.
Люди должны зарабатывать. Нет туристов - нет и торговли. Никто не покупает рыбу, пряности, фрукты, побрякушки - не на что содержать семьи... Если границы закрыли, значит, война начнется со дня на день.
Ростов, расправившись наконец со своей порцией плова, вожделенно посмотрел на дымящийся казан, затем - на тощую пачку мятых бумажек, зажатых в кулаке, и вздохнул.
– Идемте. Нужно одеться поприличнее, мы слишком бросаемся в глаза даже среди местной бедноты.
Барон привел меня к двустворчатым зеленым дверям в сплошной, выкрашенной белой известью, глинобитной стене.
– Это хамам. Вымойтесь, закажите массаж тертым кунжутным семенем... Говорите только по-немецки, англичан здесь не любят.
– А вы?
– Встретимся через пару часов. В этой бане сегодня женский день...
– он кивнул на листок с объявлением, приколотый у входа.
ГЛАВА 39
НАОМИ
Оман, г. Мерхаб.
Добрые тетки-банщицы, отмыв меня, накормили халвой, изюмом и напоили сладким, с терпкой кислинкой щербетом. Я ни от чего не отказывалась, а они знай подавали разные восточные вкусности, и только сокрушенно цокали языками над моими просвечивающими под кожей ребрами...
Потом покрасили мои выгоревшие волосы басмой, насурьмили брови, нарумянили и умастили маслом миндальных косточек.
Затем принесли наряд: пенджаби лазурного цвета, расшитое бисером и шелком, к нему - чудесный голубой газовый шарф. Остроносые туфли из плотной парчи оказались на редкость мягкими и удобными.
Я испугалась: только сейчас сообразила, что денег-то у меня нет! В панике попыталась отказаться от наряда, но одна из девушек на плохом немецком объяснила, что платье принес посыльный, и что за всё уплачено. Ладно... Только сдается мне, шелковое пенджаби с ручной вышивкой стоит больше, чем та жалкая пачка мелких купюр, что у нас была.