Само собой, капитан видел все, но в целом и сам был не в лучшем состоянии. Как итог – раздражительность выше обычной.

Второй день путешествия подходил к концу, ночь вступила в свои права, звезды рассыпались по небосклону, мерцая ледяными искрами на черном бархате. Хизер стояла, опираясь на борт ладонями, глядя в удивительное небо, которое в ее мире можно увидеть лишь вдали от городов, а то и вообще на Северном полюсе. В голову лезли исключительно печальные мысли и тоскливые песни, перемежаясь воплем души: “Не хочу! Лучше тут меня утопите, закопайте, четвертуйте, но не отправляйте обратно! Хоть к мельнику, хоть в бордель, хоть тушкой, хоть чучелом!”*

Знакомые шаги заставили съежиться, будто бы их обладатель услышал молчаливую молитву и направился помогать делать чучело.

– Киснешь? – Коннор встал рядом, так же изучая небо, будто оно ему было интересно.

– Да, – созналась Хизер. А что делать? И так на роже все написано.

– Не стоит. В конце концов, это же твой мир. Ты просто вернешься домой и забудешь все, как страшный сон, – Радунхагейду криво усмехнулся. – Ни тебе пауков, ни высоты, ни плохой жратвы.

– Ни приключений, ни свободы, ни “Аквилы” – ни-че-го, – отчеканила девушка. – Ты бы согласился сидеть в квартире всю жизнь, изредка выезжая на природу и вкалывая на чужого дядьку? Мало отличаясь от овоща? Как попугай в клетке?

– Не смог бы, – индейца аж передернуло.

– Вот и я теперь вряд ли смогу. – Хизер нагнулась и громко стукнулась лбом о борт. – Не хочу. А выбора мне не дали, – глухо пожаловалась она.

Сказать на это было нечего, кроме того, что будущее стало казаться чем-то навроде ада.

– Но ты хоть будешь жива, – как-то бледно прозвучали слова Коннора.

– Не буду. Лучше сразу тут пришиби. В этом мире все так старательно боролись за свободу, что сами не заметили, как ее похоронили. Осталась только иллюзия! – Хизер почувствовала, что еще минута – и она разревется самым позорным образом.

– Значит, мне не за что больше бороться? – с угрозой в голосе поинтересовался Радунхагейду. – Я зря иду по своему пути? Напрасно терял товарищей и получал раны?

– Нет, ни в коем случае! – Хизер резко подняла голову. – Коннор, ты вообще знать этого не должен. Твое время безумно важно: оно меняло мир, оно... Ты не просто человек, ты “идея”, за которой идут.

– Так сделай так, чтобы в твоем мире за ней снова пошли! – фыркнул индеец, довольный тем, что смог вывести девушку из вроде бы подкатывающей истерики. – Насколько я понимаю, братство в твоем веке продолжает существовать?! Хоть чему-то я смог тебя научить? – испытывающий взгляд темных глаз смутил девушку.

– Ты меня научил жить, Коннор. По-настоящему жить. И верить в себя. Но в моем времени я ничего не значу. Никто со мной даже говорить не станет. Там любой, по сравнению со мной, супермен, – снова скисла послушница, и ассасин, раздраженно хлопнув по дереву ладонью, покачал головой. – Не обижайся на меня, а? – жалобно попросила Хизер. В груди снова защемило. – Прости меня, Радунхагейду...

– Мне не за что тебя прощать, – могавк сердито уставился на воду, но потом выражение лица неуловимо изменилось. – А кто такой супермен? – удивленно спросил он.

Хизер рассмеялась и уткнулась макушкой в теплый бок наставника, вдыхая непонятно когда ставший родным запах. Удивленно скосив на девушку взгляд, Коннор осторожно приобнял ее за плечи, будто боялся испугать.

– Это ты.

Другого ответа и существовать не могло: Коннор стал для нее тем самым героем в плаще, только не в глупом трико, а во вполне реальных бриджах. Он был тем отцом, которого в будущем никогда не было рядом, даже в самые тяжелые моменты жизни. Он был братом, другом и тем, кого хотелось видеть рядом всегда. И тем, кто мог исчезнуть завтра навсегда. И было плевать, что он там себе сейчас о ней думает.

Тяжелый подбородок лег на макушку девушки, тем самым без слов говоря, что творится в голове его хозяина. В голове творилась буря. Насколько же жестоко пошутила над ним судьба в очередной раз. И над ней... Неправильно было что-либо говорить в этот момент, а тем более – делать. Так будет лишь больнее. А если не сделать ничего, то будешь жалеть, что не хватило храбрости просто поговорить или сделать что-то очень глупое.

– Вот бараны, – проворчал Фолкнер, стоя у штурвала. – Упертые, дурные бараны. Нет, чтобы как нормальные люди...

Комментарий к Бараны *Эмигрант эпохи 70-х, навсегда покидающий пределы СССР, проходит таможенный досмотр. Таможенник обращает внимание на попугая, которого хозяин вывозит с собой на ПМЖ. «А сколько лет вашей птичке?» – «Триста». – «Э-э, нет! Если ему триста лет, значит он представляет историческую ценность для государства и вывозу не подлежит». – «Но как же быть?!» – «Ну, вот если, к примеру, чучелом, или хотя бы тушкой...»

«Но ведь это наша семейная реликвия, его еще мой прадед приобрел...» – растерянно объясняет эмигрант. «Нет, живьем нельзя!» – категорично заявляет таможенник, на что «попка» рассерженно хрипит: «Слушай, Хаим, хоть чучелом, хоть тушкой, но сваливать отсюда надо!!!»