Гермиона приступила к подготовке, рисуя виселицу и черточки для ее слова.

– Просто угадываешь букву, и если ты прав, я впишу ее в правильное место. Если не угадываешь, я рисую голову. Потом туловище, и если я успею нарисовать всё тело до того, как ты назовешь слово, ты проиграл.

– Тебя повесили.

– Верно. Вот, я подскажу – это связано с готовкой.

Малфой вытащил соседний стул, сел и, поджав губы, посмотрел на листок. Затем перевел взгляд на Гермиону и выхватил у нее из руки карандаш, словно его никогда не учили вежливости.

– Я…

– Я первый, – он перевернул бумагу и нарисовал свою виселицу и длинную череду черточек.

– Ты такой гру…

– Твое слово было скучным, – в конце ряда чёрточек он поставил восклицательный знак.

– Это немного перебор…

– Я дам тебе подсказку – это оскорбление, – он ухмыльнулся, и Гермиона сердито на него посмотрела.

– Я.

– Нет, – он нарисовал голову.

– Что? Да тут пятнадцать букв, и ни одной Я?

Он выглядел довольным.

– Полагаю, я уже ответил на твой вопрос. Ты еще не проиграла, чтобы возмущаться, Грейнджер. Попробуй снова.

– А.

Он ухмыльнулся и нарисовал туловище.

День сорок седьмой; 1:49

Гермиона открыла глаза и, поискав взглядом часы, пару секунд смотрела на циферблат, соображая, сколько сейчас времени. Слишком рано, чтобы идти в ванную мыться. Но это она знала еще до того, как разлепила веки.

Она легла поздно, после того, как они с Малфоем устроили турнир по крестикам-ноликам. Чтобы победить, надо было выиграть в двух играх из трех, но пятая партия окончилась ничьей. Затем была тридцатая и еще несколько после. Никто из них не хотел идти спать, пока не будет определен победитель.

Малфой был либо хорошим стратегом, либо отлично мухлевал – зависело от игры. После того, как он попытался в виселице загадать слово на иностранном волшебном языке, Гермиона сообразила, что к чему. Что касается крестиков-ноликов, то она злилась каждый раз, как он выигрывал, и только больше бесилась, когда Малфой откидывался с наглой усмешкой назад или открыто над ней смеялся.

Она решила, что лучшим новым развлечением было бы над ним поиздеваться. И заняла себя обдумыванием того, что можно было бы сделать с вредным соседом. Ее средства были ограничены, к тому же нечто радикальное грозило отразиться на ней самой. Малфой сообразил, что Гермиона что-то замышляла. Ее прищуренные глаза и сардоническая улыбка были весьма красноречивы. Но ему не хватило совести даже хоть чуть-чуть заволноваться. Он просто смотрел на нее с таким вызовом во взгляде, что ей хотелось пнуть его в ногу или сотворить что-нибудь в этом духе.

Гермиона скатилась с кровати и поплелась в ванную комнату. Добравшись до нее и потянувшись к ручке, поняла, что дверь захлопнута, и это было необычно. Осмотревшись, Гермиона заметила пробивавшийся из-за створки свет. Вздохнула, сжала ноги вместе и поежилась. Ей правда надо было туда. Если бы она могла терпеть, то осталась бы в кровати.

Она очень надеялась, что Малфой скоро выйдет. В начале их путешествия Гермиона стеснялась надолго занимать туалет и старалась дожидаться ночи, но Малфой бодрствовал всегда. Просыпался сразу же, как только она начинала шевелиться, и Гермиона чувствовала на себе его взгляд, пока шла в ванную комнату. Тогда она стала дожидаться его ухода. Но это было слишком непредсказуемо, а ее тело требовало своего. В конце концов, Гермиона на всё плюнула, ведь она же человек, и у нее есть свои потребности. Когда она проводила в туалете больше пяти минут, Малфой не смотрел на нее с ужасом, это не становилось концом света и вообще оказалось не таким уже смущающим, как ей казалось.

Гермиона прижалась лбом к двери и обдумывала, стоит ли ей стучать. Возможно, он поторопится. У нее была двоюродная сестра, которая могла проводить в туалете по сорок пять минут. А писать Гермионе хотелось с каждой секундой всё сильнее.

И вот когда она уже взмахнула кулаком, то услышала этот звук. Низкий, глубокий – ее желудок сделал кульбит. Внутри у Гермионы всё сжалось, подпрыгнуло, а затем разлилось по телу непривычным теплом. Из-за двери раздался хрип, который перешел в гортанный стон, тягучий, протяжный, и Гермиона задержала дыхание. Послышался резкий выдох, и она тоже выпустила воздух из легких, отпрыгнув, когда что-то ударилось в створку.

Господи. Господи, потому что это… он… это могло быть… если… он… Гермиона стояла и широко распахнутыми глазами смотрела на дверь, представляя Малфоя и то, чем он там сейчас занимался. Прямо около двери. Пока она сама стояла с другой стороны всего в нескольких сантиметрах от него.

Внезапно ей стало жарко. Очень жарко, к тому же от волнения тряслись поджилки. Дверь снова вздрогнула, и Гермиона в панике огляделась, пока не уперлась взглядом в собственную кровать. Да, да, она ляжет и дождется, пока он выйдет, и притворится, что ничего не слышала. Это лучший вариант.

Гермиона дернулась, потребность попасть в ванную хоть и была весьма насущной, отступила на второй план, – не об этом сейчас думалось в первую очередь. Но уже на полпути к кровати она обо что-то споткнулась и рухнула на пол, походя врезавшись локтем в стол.

Ох, беззвучно прошептала она, зажмурившись и обхватив ушибленную руку. Ну вот почему всегда так? Всегда.

Потерла поврежденное место, вздрогнула и вскочила на ноги. Это было так громко. Слишком громко. Малфой точно слышал ее. Но всё в порядке. Она сейчас добежит до кровати, залезет под одеяло и… спрячется там? Да уж… нечего сказать: маленькая перепуганная девочка прячется под одеялом, потому что Большой Суровый Парень мастурбирует в ванной.