— Репетируем! У нас пара часов, не больше! — подарила нам извиняющую улыбку. — Вы потом покажете свои индивидуальные танцы! Сейчас же работаем коллективно!

— Слава богу! — шепнула Надюшка, устремляясь в круг, я, прихрамывая, ступила за ней.

Сумерки накрыли землю, и режиссер дал команду. Зажглись фонари, разгорелись костры, заиграли на гитарах, завели песни цыгане. И мне показалось, что я попала в иной мир, где властвуют совершенно другие законы.

Мне стало так легко, свободно и радостно, что я без всякого стеснения, не испытывая страха, шагнула в круг света. Крутанулась первой, а вокруг закружились женщины, позвякивая широкими ожерельями-монистами, такими же, как и у меня самой. Танец стремительный, страстный, когда некогда думать, хочется просто двигаться все быстрее и быстрее, словно от этого зависит твоя жизнь. Мелькают перед глазами брызги света, яркие пятна нарядов, золото украшений, белозубые улыбки, сливаются в одну далекие звезды, стоит только поднять голову. Веселая музыка, азарт ускоряют ток крови, ноги сами хотят двигаться, тело подчиняется ритму, разум отключается.

Вот она я — настоящая, сломавшая жесткие рамки, вырвавшаяся из плена предрассудков и нелепых законов людей. Босые ступни уже не чувствуют, что трава колется, она стала мягкой, как дорогой персидский ковер; ветер — не враг, а партнер, который целует разгоряченные щеки, ласкает; музыка — это жизнь!

Но вот раздается команда:

— Стоп! Снято! — но я не могу остановиться, мне хочется кричать от разочарования.

Чьи-то руки мягко ложатся на талию, заставляют замереть, открыть глаза.

Свет бьет, звуки оглушают — все эти хлопки, свист, мне хочется зажать уши.

Меня выводят из круга.

— Выдохни, — шепот на самое ухо, и я перевожу дыхание, а после осматриваюсь.

Первое, что вижу — большие черные глаза. Затем могу рассмотреть лицо — тонкое, смуглое, совсем юное. На скулах горит румянец, как память недавнего танца, губы чуть приоткрыты, по виску сбегает темная прядь, выбившаяся из косы. Цыганка смотрит на меня в упор, и под ее взглядом я не могу сдвинуться с места.

— Освободи свое сердце, верни мглу тому, кто слился с ней по праву рождения! — губы девушки чуть шевелятся, но я отчетливо слышу каждое слово, как будто звуки разом исчезли.

Руки сами собой поднимаются, но я удерживаю их, не позволяя прикоснуться к медальону. Закрываю глаза, словно проваливаюсь в глубокий сон без сновидений. И больше ничего нет вокруг, лишь темнота и бездна, бесконечное падение в которую я ощущаю каждой клеточкой своего тела.

— Лиз, ты уснула? — Надюшка толкнула меня, и я пошатнулась. — Что с тобой? — обеспокоенно поглядела на меня подруга.

— Все… нормально, — голос не слушался, каждую конечность ломило, как будто я часа два не двигалась.

— Нормально? — переспросила Надя, ее лоб прорезала морщинка беспокойства.

— А… да, — я заозиралась, пытаясь отыскать взглядом ту цыганку. Не нашла. Шумно вздохнула, заставляя Надюшу сильнее переживать.

И она бы продолжила расспросы, если бы к нам не подскочил Борис.

— Круто! — поднял вверх большой танец. — Кто хорошо отработал, тому полезно отдохнуть! — подхватил нас под руки.

— Погоди! — воззрилась на него Надин. — Уже все?

— Ага! От вас немногое нужно было! И вы молодцы! Говорю же! Васнецова ни словечка не сказала!

— Это хорошо?

— Отлично! Но пора делать ноги! Она сейчас устроит разбор полетов! Все равно найдет к чему придраться! Натура у нее такая! — сделал шаг вперед, потянув нас за собой.

— Мы куда? — получилось истерично, так как я все еще приходила в себя.

Боря великодушно пояснил:

— Развлекаться, а с Васнецовой пусть Эвелина разбирается. У нее это лучше выходит!

Ночь стояла лунная, душная, колдовская. Именно такая, которая будоражит душу и заставляет бурлить кровь. На небе ни облачка, даже легкое дуновение не тревожит покой трав, не колышет раскрывшиеся ночные цветы, и не понятно, отчего трепещут листья в березовой роще, через которую мы проходим. На черном бархате небес рассыпаны миллионы сверкающих звезд, но венец — луна. Такая огромная, что, кажется, протяни руку, коснешься ее раскаленного серебряного края. Лунная дорожка тянется по водной глади, и грезится, ступишь — заглянешь в иные миры.

— Не отставайте! — Борис отпустил нас и первым ступил на узкий, деревянный, резной мостик.

Я оказалась последней. Под моими ногами мостик раскачивался, и на миг почудилось, что еще мгновение, и рухну в черную воду, похожую на зеркало.

— Привидится же! — буркнула под нос, в тишине вечера Боря услышал.

Хмыкнул:

— Ролевики утверждают, что ночка не простая! Папоротник цветет, русалки теряют хвост и на берег выходят!

— Не веришь? — отчего-то с дрожью тихо спросила Надин.