Часто думал, пытался понять душевное состояние обреченного на казнь преступника, его ощущения в момент казни. Также пытался понять душевное состояние человека, который находясь, по его мнению, в безвыходной ситуации, решает покончить с собой и выбирает наименее болезненный способ самоубийства. Как же страдает его душа, и какие муки испытывает тело до момента наступления телесной смерти!

А бывает самоубийство подвигом? Наверное, что так! Но тогда это уже самопожертвование.

Отчаянный раб, который проник во вражеский арсенал, и держа зажженную свечу над открытой бочкой с порохом, диктует врагам свои условия, достоин всяческих похвал. В последние минуты своей жизни он царь, повелитель – он видит полные ужаса глаза, до этого момента всесильных врагов и уже он решает свою, и их судьбу. Через мгновение он геройски погибнет, но враг станет безоружным! Так будет и здесь – враг останется без своего главного божества – тщательно охраняемого "Объекта № 1". Я ведь даже боли не почувствую – 1/5000 доля секунды и… И мои кишки на кремлевских звездах, а бессмертную душу в потустороннем мире встречают под фанфары.

Разве не похвально, как в нашем гимне поется, тело и душу положить на нашу свободу и доказать, что мы казацкого рода? Тем более, что терять рабу, кроме оков ничего. Ничего же не стоит рабская жизнь в сатанинской империи зла…

В подобном поведении не было ничего странного – нас же учили, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Коммунисты с первых секунд своей деятельности воспевали самопожертвование ради идеи всемирной революции: "Смело мы в бой пойдем за власть советов! И как один умрем в борьбе за это!".

Наше же поколение воспитывали на примере пилота Гастелло, который сознательно направил свой подбитый самолет в колонну вражеской мотопехоты, и пехотинца Матросова, который сознательно закрыл своим телом амбразуру дзота и этим подвигом способствовал успешному наступлению дивизии.

Соседняя улица до сих пор носит название пилота Иванова, который в первый день войны, израсходовав боеприпасы, сознательно пошел на таран вражеского бомбардировщика и, как высечено на мемориальной доске "уничтожив его, погиб смертью героя". Подорвать себя и врагов последней гранатой считалось подвигом. В популярной песне так и пели: "Только от взрыва последней гранаты может сердце в груди замолчать!" У героев, которые ради победы жертвовали своей жизнью, находилось много последователей. Я тоже был в их числе.

"…Пусть минует меня чаша сия, впрочем, пусть будет, не как я хочу, а как Ты хочешь!".

Наступило 2 ноября. Решил: пора испытать свою конструкцию. Взял одно взрывное устройство и полуторакилограммовый пакет с взрывчаткой, который не поместился в дипломате и поехал автобусом. Вышел на остановке и направился напрямик в лесок под названием Форт, который находится далеко за селом. Возникает вопрос, почему не пошел пешком, что значительно ближе и, соответственно, быстрее?

А потому, что бабахнет хорошенько, а над тем местом глиссада – курс взлета и посадки самолетов аэропорта союзного значения. Взрыв может привлечь внимание, поэтому приедут правоохранители. Собаки возьмут след, но он потеряется на шоссе. В глубине души радовался: какой же я умный и предусмотрительный…

"Спалится" на мелочи не хотелось, но все же беспокоили недобрые предчувствия. Понимал: душа предчувствует беду.

Идя полем до выбранного места, молился: "Боже, благослови меня, и я, как некогда Моисей, но на этот раз ценой собственной жизни, уничтожу сатанинского идола! Я готов умереть ради своего народа! Клянусь: не испугаюсь! Но пусть будет воля Твоя! Пусть минует меня чаша сия, впрочем, пусть будет, не как я хочу, а как Ты хочешь!".

Испытание самодельной взрывчатки.

Заложил взрывное устройство и полуторакилограммовый пакет с взрывчаткой, которая должна сработать от детонации в выемку, протянул шнур, лег, открыл рот, чтобы звук взрыва не повредил барабанные перепонки и, немного волнуясь, замкнул контакты. Произошел незначительный взрыв и послышался звук, как от выстрела ружья.

О, проклятие! Неудача! Сработал только пороховой заряд. Почему же не произошло взрыва?

В выемке горели обрывки бумаги. И в это же время глубоко в душе появилось сильное, доселе неизвестное чувство, которое полностью пленило мое сознание: скоро, очень скоро на этом месте я буду давать показания следователям?

Вот так-так! Но почему? – задавал я себе вопрос. Как это может произойти? Это же абсурд! Никто здесь меня не видел и никто не знает моих планов! Вот так я мысленно отвечал внутренним голосам, но от этого предчувствие беды не исчезало. В сердцах помочился на огонь, на деформированный от взрыва порохового заряда аэрозольный баллончик. И чтобы посмеяться над этим непонятным для разума предчувствием, указал рукой на выемку и сказал, будто в присутствии следователя: "Вот сюда, гражданин следователь, я заложил заряд, а там спрятался и замкнул контакты".

Не мог избавиться от этого ощущения беды, оно не реагировало на шутки. Тогда достал обгоревший сверток с взрывчаткой, и со словами: "Слишком много будет доказательств для вас, собаки!" – изо всех сил швырнул далеко в кусты.

Домой шел сердитый, напрямик. Никак не мог успокоиться. Столько труда пропало! Когда же будет еще один шанс? Наверное, весной, в преддверии "Международной солидарности трудящихся", или через год…

По дороге попался автомобиль, в котором водитель нежно ласкал чужую жену. (Кто же свою повезет в поле?)