Наконец, настало время идти. Столько вопросов появилось бы у отца, узнай он! На счастье, отец был в гостях.

Подъезжая к складу, Ати гадал, не окажется ли так, что дядя снова пропал, что просто хотел попасть на их корабле в Фер-Сиальце. Но слуги погрузили ящик, и тот не был пуст.

Второй раз Ати являлся в дом с башней после темноты, и, хоть бояться теперь был не должен, холодел все равно. Куда хуже приходилось вознице. Его ссутуленные плечи и бледный лоб были Ати укором, пока они ехали по тесным улицам вверх. Как жалел тот, должно быть, что ему выпало править - и как обрадовался, когда узнал, что больше не нужен хозяину.

Ожидая, пока откроют ворота, Ати смотрел на здание впереди. В очередной раз спросил себя, зачем нужна похожая на башню надстройка, и понял, что есть вещи, которым не суждено открыться для посторонних. В понимании этом нашлось неожиданное спокойствие.

Для их путешествия Меддем Зарат приготовил большой паланкин из черного дерева. Словно чтобы охранить тайну, окна его были забраны мельчайшей решеткой, а крыша и дверцы - покрыты насечками знаков. Две пары мулов - впереди и сзади - легко понесли паланкин, когда бальзамировщик с Ати сели внутри, друг напротив друга. Ящик встал между ними, а посох - лег у стены.

Девушку, хида, Зарат с собой брать не стал, наученный прошлым опытом. Но судя по тому, как сыто сильны были его движения, поддержкой заручился сполна.

Отправляясь к нему, Ати успел-таки поговорить с дядей. Однако таким кратким был разговор через крышку ящика и так изможденно Лайлин звучал, что впору подумать: шепти не помог, все эти недели дядя боролся с проклятьем. Теперь ящик встал на полу паланкина, противоестественно тихий, и от такой тишины Ати было странней, чем от чего-то еще.

– Это - та вещь?
– кивнул Зарат на посох.

– Да.

Бальзамировщик нагнулся, взял в руки, со всех сторон оглядел. Гнев прочитался на его темном лице, но еще - восхищение. Он отложил посох.

– Время уже нам познакомиться, Лайлин Кориса, - сказал Зарат ящику.

И рывком сдвинул крышку.

Сначала не произошло ничего. Только блестели в красноватом свете двух тусклых ламп цепи, которыми связал дядю Ати. Сам же Лайлин был неподвижен.

– Освободи меня, Атех, - попросил, наконец, далекий голос.
– Теперь можно.

Спохватившись, тот разомкнул замки. И тогда дядя в глубине ящика пошевелился. Зазвенел металл: падали на дно цепи. Медленно, очень медленно Лайлин приподнялся. Показались плечи и покрытая тканью голова, вцепились в дерево пальцы. Долгое заточение сделало его неповоротливым, он словно учился двигаться заново.

– Сядь напротив и говори со мной, - сказал Зарат.
– Пока можешь.

Дядя обернулся к нему. Хотя разве нужны были Лайлину глаза, чтобы видеть? И все же несколько долгих секунд он смотрел. Потом, всё так же молча, опустился на сидение рядом с Ати. Скрюченная фигура, ставшая за время плавания меньше. И, однако, когда дядя заговорил, Ати его не узнал.

– Знакомство происходит не так. Мое имя ты знаешь, а я твое - нет. Как тебя зовут, швец?

Куда делась жалобность тона, согбенность спины? Совсем не так держал себя дядя с Ати. Перемена настолько полная заставила его замереть от неловкости. Но Зарат удивлен не был, - напротив, казалось, торжествовал, - и, едва понял это, Ати перестал корить себя за подлог. Только глядел с затухающим изумлением на то, как распрямился дядя.

– Неужто племянник тебе не сказал?
– Бальзамировщик подался вперед, упер локти в колени.
– Мое имя Меддем Зарат.

– Зарат?
– прокатил имя дядя.
– "Кузнец"?

– Ты знаешь язык варази!
– поразился тот.
– Такой человек, и так оступился! Я буду скорбеть о тебе.

И, помолчав, добавил:

– Моя семья владела другим ремеслом, ты прав. Но я не видел их никогда, и свое выбрал сам. Тебе известно, какие принес обеты. Из-за тебя я эти обеты нарушил.

Если дядю и мучила совесть когда-то, сейчас он от сожалений был чист. А может, и вправду верил в то, что собирался сказать.

– Я здесь, чтобы это исправить.

– Нет, - качнул головой Зарат.
– Ты здесь, чтобы спастись. А не чтобы платить за обман.

Лайлин, безликий под наброшенной тканью, не согласился:

– Обман? Случись все, как я хотел, ты обрезал бы нить два года назад. Все - как и должно. Почтенное погребение. Всего обмана - спасти от ее зубов мою душу.