– Нет, - улыбнулся Зарат. Страшной улыбкой.
– Твой посох сказал мне не то. Ты хотел не умереть, а воскреснуть. Убив эту тварь, чтобы не ждала тебя больше в посмертии. Оставив позади сгубившую тебя болезнь. Придумано хорошо. Жаль, не удалось.

Так вот чего на самом деле хотел дядя! Узнав, наконец, чего тот некогда добивался, Ати испытал облегчение. Ведь ждал намного худшего.

Когда Лайлин заговорил снова, в его голосе звучала грусть.

– Что ж... Не удалось. Это правда. И теперь, - он поднял к лицу иссохшие, изувеченные руки, - эту плоть уже не воскресить. Тем ясней, что нет больше обмана.

– Важно то, что он был, - отозвался Зарат.
– Я это знаю, и я тебя не прощу.

Порыв, сотворивший с дядей чудесную перемену, похоже, стал иссякать. Утомленно он прислонился к резной решетке окна и только спросил:

– И что сделаешь? Не исполнишь обет? Исполнишь, но не дашь мне вспороть Немет брюхо? А ведь внутри, я знаю, то, что нужно тебе. Душа твоей прошлой хида.

– Я сделаю все, что должен, - не согласился Зарат.
– Но, может, что-то еще.

Угроза дядю не испугала.

– Нет проклятия хуже, чем ее пасть.

– Что ж, - бальзамировщик раскурил длинную трубку, - тебе тут видней.

Ати вдруг пришло в голову, что Зарат разговором доволен. Понравился ли ему дядя? Если и так, это все равно не могло ничего изменить. Бальзамировщик грозил не впустую. Будь он только швецом, мог бы проникнуться сочувствием к чужой беде, но Зарат вел и другие дела. И в делах тех нечестности не терпел.

А еще Ати не мог избавиться от подозрения, что, собираясь некогда в Фер-Сиальце, дядя узнал, что за человек Зарат. И использовал это знание: когда писал свое письмо и в разговоре теперь.

– Расскажи мне об этой Немет. Есть еще время.

Лайлин всмотрелся в дым, растекавшийся по паланкину.

– Это оно? Ты уже начал?

– Да. Расскажи. Тебе же лучше, чтобы я успел узнать больше.

– Ты все равно не станешь мне помогать, - устало отозвался дядя и оперся о стену сзади.

– Может, у меня не будет выбора.

Уже остался позади город, и теперь дорога вела их в безвестную тьму. Где-то неподалеку текла Раийя, но впереди не было ничего - только лачуги и старые склады. Даже виноградники - благодатные зеленые заросли, обнимавшие последний из холмов Фер-Сиальце, - остались южней. Ати многое дал бы, чтобы узнать, куда они направляются.

– Немет была некогда женщиной, - заговорил, наконец, Лайлин.
– Один богатый человек, Шавом Кезанис, взял ее силой. Сколько? Две сотни лет назад? Уже после того, как Гидану отстроили заново. Она оскорбления не простила и поклялась отомстить. Была бедна, но владела кое-каким знанием. Шавом же, проведав об этом, послал людей, и те убили ее. Вот так просто.

Зарат снова затянулся трубкой.

– Я знал, что тогда почувствовал верно. Что это живая душа, а не исконная тварь стремнины. Такое случается иногда.

– Случается. Если желание отомстить достаточно сильно.

Дым наполнил паланкин, запершил в горле. Ати почувствовал, что сейчас закашляется, но удержался. Это был странный дым: он как будто переливался, и как будто переливалось все от него.

– Она, к тому же, долго ждала. Шавом прожил девяносто три года. И похоронили его с хорошими оберегами. Не потому что он чего-то боялся - что нужно бояться, не знал. Потому, что имел достаточно денег. И так получилось, его она не взяла. Зато поклялась брать каждого мужчину из его рода, и от своей ненависти стала сильней. А уж когда добралась до первого... Ему не помогли обереги.

– И так она становилась больше, - подсказал Зарат.

– Сильней, и больше. И все менее похожей на себя прежнюю. Я ее видел - а ее не увидеть живому, - там уже нет ничего от той женщины. Волосы только, быть может.

Лайлин рассмеялся - странный, нетрезвый смех.

– И вот от нее-то меня попросили спасти. Я, конечно, взялся - интересное дело, древний род, город, в котором жить хочется каждому, и заплатили бы много. Не говоря о почтении. Но не угадал...

– Ты сбил ее со следа? Так, что она больше не видела ту семью?

– Да. Но меня она увидела. И запомнила.

– А знаешь ты - почему?

Вопрос бальзамировщика был с подвохом - это понял даже Ати. Но Ати не знал, в чем тот подвох. А дядя знал - знал хорошо. И отвечать не хотел.

Поэтому он не ответил. Струился по паланкину дым, замедлялось время. Дядя, откинувшись назад, лишь качал туда-сюда головой в этом призрачном мареве.