Они стояли напротив друг друга, совсем близко, и Гермиона видела его глаза. В приглушённом свете библиотеки они сияли мягким серебристо-опаловым блеском, изредка вспыхивая цветными крапинками. Она невольно опустила взгляд ниже.

«Почему я никогда раньше не замечала, насколько чувственны его губы? Не слишком полные, не слишком яркие… Просто идеальные… Они завораживают и манят… А этот аристократический подбородок и твёрдая линия челюсти… бледная кожа крепкой шеи… сильные мышцы груди…».

Вновь она почувствовала себя словно под гипнозом. Глупый, глупый маленький мотылек ничем не мог себе помочь: прекрасное обжигающее пламя влекло её из необозримых просторов холодного одиночества в неизведанный, но такой манящий и необходимый обездоленному сердцу жар опаляющей страсти.

Медленно, сама не веря в то, что делает это, Гермиона подняла руку и прикоснулась к его губам. Люциус не двигался, серые глаза пристально рассматривали её, и только чуть сбившееся дыхание выдавало, что за непроницаемой маской холодности таится волнение. Может быть, он боялся спугнуть её снова, Гермиона не знала, и сейчас ей было всё равно. Пальцы легко пробежались по чёткому рисунку губ, коснулись мужественного подбородка, спустились ниже… к шее, ещё ниже… обвели широкий размах ключиц, а затем… Гермиона медленно раздвинула борта расстёгнутой от ворота рубахи, лаская гладкую, твёрдую, словно из мрамора изваянную, грудь. Невероятно, но даже такой простой, почти невесомый контакт с его кожей, с его телом вызывал настолько сильное возбуждение, что дышать становилось всё трудней.

Но тут её почти бессознательная сольная разведка закончилась: Люциус взял инициативу на себя. Он накрыл ладонью, лежащую на его груди руку Гермионы, и, всё сильней прижимая к телу, потянул глубже под рубашку. Когда кончики пальцев нежно коснулись соска, оба застонали. Теперь его дыхание было таким же быстрым и прерывистым. Горячие волны желания перекатывались сквозь них, стремясь найти выход и воссоединиться в один дикий шквал эмоций.

Прижимая её к груди и увлекая за собой, Люциус достиг кресла и опустился в него, усадив Гермиону себе на колени. Настойчивые губы, обжигая её шею горячим дыханием, дарили лёгкие поцелуи и покусывания, а пальцы быстро расстёгивали пуговицы на блузке. Гермиона прильнула к этому надёжному крепкому телу, пытаясь раствориться в объятьях, обвила руками его шею, запутавшись пальцами в платиновых локонах. Цепляясь за него, как за спасательный круг в бескрайнем океане одиночества, она вынудила его на мгновенье замереть, крепко обнять её и какое-то время просто держать в объятьях. Гермиона ощущала его страсть, его желание, но всё же этого было недостаточно: среди всей гаммы чувств отсутствовало самое главное — любовь.

«Любовь!»

Раскатом грома прозвучал её отчаянный всхлип, разрушив гармонию их дыханий. Слёзы неудержимо потекли по её щекам, а грудь заболела от душераздирающих рыданий.

— Люциус, Люциус… Я всегда одна и так устала от этого! Я ничего не понимаю! Почему? За что? Это несправедливо, чертовски несправедливо!.. Я любила его, на самом деле любила, Люциус!.. А сейчас… Ты… Почему всегда ты? Почему именно ты? Скажи мне, — всхлипывала Гермиона, уткнувшись в его неприлично дорогую батистовую рубашку.

«Черт, всё в наших жизнях так хитро переплелось!» — мелькнуло в голове у Малфоя, пока он отчаянно старался либо успокоить её, либо утихомирить собственное желание.

Пытаясь убедить её в правильности происходящего, он исступлённо зашептал:

— Успокойся… Дай нам шанс, Гермиона… Не противься своим желаниям… Разреши помочь тебе, снять это бремя… Нам обоим станет намного легче, Гермиона… Позволь мне…

Лаская губами ключицы, он уже начал стягивать блузку с её плеч, но тут Гермиона подняла на него взгляд и сокрушённо прошептала:

— Нет, Люциус, нет… Остановись… Это не мы, это наше отчаяние… Мы просто ещё не пришли в себя… Если это произойдёт сейчас, мы разрушим… испортим всё, что с нами происходит, что бы это ни было… Сейчас не время… Нет… Пожалуйста, нет…

Малфой остановился и от бессилия зарычал: она была так близка и желанна, сидела на его коленях и в его объятьях. Некоторое время он внимательно смотрел Гермионе в глаза, а потом уже почти спокойно сказал:

— Глупая ты девочка, — и, приглаживая растрёпанные кудри, продолжил: — Будешь сопротивляться за нас двоих, моя смелая маленькая гриффиндорка? Думаешь, ты настолько сильна? Не заблуждайся: я постоянно буду проверять твою стойкость. И не сдамся. Всё предрешено, и мы не в силах что-то изменить. Это только вопрос времени, дорогая. В конце концов ты уступишь и поймёшь — это судьба.

Гермиона чувствовала, что совершенно измучена и опустошена. Не силах даже удержать голову, она прислонилась к его крепкому плечу и прошептала заплетающимся языком:

— Не будь так уверен, Люциус. Ты не знаешь главного… К тому же я устала… Отнеси меня домой, пожалуйста. Завтра пятница, и мы должны быть в форме. Отнеси меня домой, Люциус, — прошептала Гермиона и закрыла глаза.

Малфой поднял её на руки и аппарировал в квартиру. Бережно уложил на диван в гостиной, кинул прощальный задумчивый взгляд и отправился обратно в Мэнор.

========== Глава 9 ==========

Пятница, 29 июля

Малфой-Мэнор

У Люциуса перехватило дыхание: в знакомое, ставшее уже родным, благоухание жасмина грубо вторгся тошнотворный смрад ржавого железа. Едва успев подхватить беспомощное хрупкое тело, он почувствовал, как по ладоням растекается что-то тёплое и липкое. Малфой опустил взгляд и замер: отвратительное грязно-алое пятно медленно, но неотвратимо расползалось по светло-голубому шёлку платья. Вокруг ангельски бледного лица жуткими змеями струились яркие каштановые кудри, и Люциус, парализованный ужасом, видел, как в любимых глазах медового цвета истаивают яркость и блеск жизни, как мертвенная пелена укрывает их мутным саваном, а бескровные губы еле слышно шелестят в последний раз: