ладонях.

Соловей тряхнул гривой.

«Ты это сделал, – сказал он Морозко, прижав уши. – Исправляй!».

Он вздохнул, она услышала его шаги, он обошел костер и опустился перед ней. Вася

не смотрела на него. Через миг он нежно убрал пальцы от ее мокрого лица.

Вася пыталась хмуриться, смаргивая слезы. Что он скажет? Ее горе он не поймет, он

бессмертный. Но…

– Прости, – сказал он, удивив ее.

Она кивнула, сглотнув, и сказала:

– Я так устала…

Он кивнул.

– Знаю. Но ты смелая, Вася, – он замешкался, а потом склонился и нежно поцеловал

ее в губы.

Она ощутила вкус зимы: дым, сосна и жуткий холод. А потом и тепло, и миг

сладости.

Но миг прошел, и он отодвинулся. Они мгновение вдыхали дыхание друг друга.

– Не переживай, Василиса Петровна, – сказал он, встал и покинул кольцо света.

Вася не пошла за ним. Она была ошеломлена, все болело, пылало, и ей было страшно.

Она хотела пойти за ним, конечно. Потребовать, чтобы он объяснился. Но уснула с

ледяным кинжалом в руке, помня лишь перед этим вкус хвои на губах.

* * *

«Что теперь?» – спросила кобылица у Морозко, когда он вернулся позже. Они стояли

у костра под елью. Свет углей трепетал на лице Васи, она спала рядом с дремлющим

Соловьем. Жеребец пробрался под ель и лежал рядом с ней, как гончая.

– Не знаю, – прошептал Морозко.

Кобылица толкнула его, словно жеребенка.

«Ты должен рассказать ей, – заявила она. – Рассказать всю историю о ведьмах,

сапфировом талисмане и лошадях у моря. Она достаточно мудрая, она имеет право знать.

Иначе ты лишь играешь с ней. Ты давно был королем зимы, что вертел сердцами девушек,

как хотел»

– Разве я все еще не король зимы? – спросил Морозко. – Это я должен делать:

откупиться золотом и чудесами и отправить ее домой. И я все еще это делаю.

«Если бы ты мог отправить ее домой, – сухо сказала кобылица, – и она стала милым

воспоминанием. Но ты здесь. Вмешиваешься. Если попробуешь отослать Васю домой, она

не уйдет. Ты не управляешь ею».

– Не важно, – резко сказал он. – Это… последний раз, – он не посмотрел на Васю

снова. – Она сделала своим домом дорогу, это теперь ее дело, не мое. Она жива, и я

оставлю ее с сапфиром и памятью на всю жизнь. Когда она умрет, я передам его другой. И

все.

Кобылица не ответила, скептически фыркнула во тьме.

9

Дым

Когда Вася проснулась утром, Морозко и кобылица пропали. Его словно тут не было,

словно это приснилось ей, но следы от копыт остались, как и сияющий кинжал рядом с

новым седлом и пухлыми сумками. Кинжал теперь не напоминал лед, металл был

бледным, он был в кожаных ножнах с серебром. Вася села и хмуро посмотрела на это.

«Он сказал тренироваться, – Соловей понюхал ее волосы. – И что кинжал не будет

застревать в ножнах на морозе. И что люди с оружием умирают быстрее, так что лучше не

носить кинжал открыто».

Вася подумала о руках Морозко, исправляющих ее хватку. Она подумала о его губах.

Ее кожа покраснела, она вдруг разозлилась, что он поцеловал ее, оставил дары и бросил

без слов.

Соловей не сочувствовал, а фыркал и вскидывал голову, желая бежать. Вася хмуро

нашла хлеб и медовуху в сумке, съела и бросила снег на костер (который быстро потух,

продержавшись так долго), закрепила мешки на седле и забралась на Соловья.

Версты летели без проблем, и у Васи были дни пути, чтобы набраться сил, чтобы

помнить – и пытаться забыть. Но утром, когда солнце озарило верхушки, Соловей

вскинул голову и шарахнулся. Вася вздрогнула и сказала:

– Что! – а потом увидела тело.

Он был крупным, но теперь его борода была в инее, открытые глаза смотрели,

замерзшие и пустые. Он лежал на окровавленном снегу.

Вася с неохотой спустилась на землю. Подавив тошноту, она поняла, от чего умер

мужчина: удар меча или топора по месту, где шея соединялась с плечом, и это рассекло

его до ребер. Она подавляла отвращение.

Вася коснулась его окоченевшей руки. Следы сапог вели к нему, он бежал до конца.