– Боже, – пробормотала она.

Она споткнулась о корень, шагнула к порогу, споткнулась еще раз и упала бы, но

мужчина на пороге поймал ее. Вблизи его глаза не были черными, они были бледно–

голубыми: лед в ясный день.

– Глупая, – сказал он после паузы, придерживая ее. – Трижды глупая, Василиса

Петровна. Но проходи, – он опустил ее на ноги.

Василиса – Вася – открыла рот, передумала и перешагнула порог, покачиваясь, как

жеребенок.

Дом был елями, что решили стать избой на ночь, но у них вышло не очень. Живая

тьма от туч и света луны заполняла пространство под крышей. Тени ветвей проносились

на полу, хотя стены казались прочными.

Но одно было ясно: в дальнем конце была большая печь. Вася пошл к ней, как слепая,

сбросила варежки, поднесла ладони к жару и поежилась, ощутив тепло холодными

пальцами. У печи стояла белая кобылица, лизала соль. Кобылица понюхала Васю,

приветствуя. Вася, улыбнувшись, прижалась щекой к носу лошади.

Василиса Петровна не была красавицей, как говорили люди.

«Слишком высокая, – говорили женщины, когда она подросла. – Слишком. И фигура

у нее похожа на мальчика».

«Рот как у лягушки, – добавляла едко ее мачеха. – Кому нужна жена с таким

подбородком? А глаза…».

Мачеха не могла подобрать слова для глаз Васи – зеленых и глубоких, широко

посаженных, как и для ее длинной черной косы, что на солнце сверкала красным.

– Может, не красавица, – говорила няня Васи, очень любившая ее. – Но моя девочка

привлекает взгляды. Как ее бабушка, – старушка всегда крестилась, говоря это, ведь

бабушка Васи умерла несчастной.

Жеребец Васи прошел в дом за ней, осмотрелся с важным видом. Часы в холодном

лесу не утомили его. Он прошел к девушке у печи. Белая кобылица, его мать, тихо

фыркнула ему.

Вася улыбнулась, почесала коня. На нем не было седла или уздечки.

– Это было храбро, – прошептала она. – Я не была уверена, что мы это найдем.

Конь тряхнул самодовольно гривой.

Вася была благодарна коню за силу. Она вытащила нож и начала вытаскивать лед из

его копыт.

Порыв ветра ударил по двери.

Вася вздрогнула, конь фыркнул. Дверь была закрыта, буря была за ней, но тени

деревьев раскачивались на полу.

Хозяин дома встал лицом к двери на миг, а потом повернулся. Снежинки блестели в

его волосах. Вокруг него была беззвучная сила, с которой снаружи падал снег.

Жеребец прижал уши.

– Ты точно хочешь рассказать мне, Вася, – сказал мужчина, – зачем рисковала

жизнью в третий раз, убегая зимой глубоко в лес, – он пересек пол, легкий, как дым, пока

не встал в свете печи. Она увидела его лицо.

Вася сглотнула. Хозяин дома напоминал человека, но глаза выдавали его. Когда он

вошел в тот лес, девы звали его на другом языке.

«Если начнешь его бояться, то не перестанешь», – подумала Вася, выпрямила спину,

но ответа не было. Горе и усталость отогнали слова, и она могла лишь стоять, сглатывая,

как нарушитель в доме, которого и не было.

Демон холода сухо добавил:

– Ну? Цветов не хватило? Искала в этот раз жар–птицу? Коня с золотой гривой?

– Почему, думаешь, я здесь? – выдавила Вася, пытаясь говорить. Она попрощалась

ночью с братом и сестрой. Могила отца была в замерзшей земле, и всхлипы сестры

преследовали ее в лесу. – Я не могу оставаться дома. Люди шепчут, что я ведьма. Они

сожгли бы меня, если могли. Отец… – ее голос дрогнул. – Теперь их не остановит.

– Печально, – ответил демон холода без сочувствия. – Я видел истории печальнее, но

только ты пришла к моему порогу из–за этого, – он склонился ближе. Огонь озарял его

бледное лицо. – Хочешь остаться со мной? Да? Быть снежной девой этого неменяющегося

леса?

Вопрос был отчасти колкостью, отчасти приглашением, он был полон нежной

насмешки.

Вася покраснела и отпрянула.

– Никогда! – ее руки согревались, но губы казались неуклюжими. – Что мне делать в

этом доме в еловой роще? Я уйду. Потому и покинула дом, чтобы уехать далеко. Соловей

унесет меня хоть на край земли. Я посмотрю на дворцы и города, на реки летом, и я увижу