–  Пап, ты как? - обеспокоенно глядя на отца, спросила я, хоть и видела, в каком он был состоянии.

Но я хотела, чтобы он сам сказал.

–  Лисонька... Виктория... - он провел рукой по моим коротким волосам, и тяжелая ладонь опустилась мне на макушку.

Такой болезненный голос! Я вздрогнула от того, как папка меня назвал. И это прозвище, и имя казались чем-то из далекого прошлого, которое уже начинало потихоньку забываться.

–  Кэйко-сама же лечила тебя? - спросила я.

Он вздрогнул, услышав имя, и побледнел еще больше.

–  Лекарство?! - папка вскочил.

Я услышала, как тихо мяукнула кошка и, обернувшись, увидела, как животное переступило через порог и двинулось в нашу сторону. Черная кошка остановилась от меня на каком-то расстоянии и, лизнув лапу, провела ей за ухом. Потом уставилась немигающим взглядом на нас.

Мы с отцом сидели, уставившись на нее. Я-то знала, что это - Кэйко-сама, а отец - нет. Зачем она пришла сюда? Что ей нужно? Меня немного напрягало ее присутствие. Кошка сверкнула глазами и ушла в тень стены.

Да, не ожидала я от нее такого. Почему Кэйко-сама так себя ведет и подслушивает в открытую наш с папкой разговор?

–  Пап, так лекарства тебе не помогают? - спросила я, все еще стоя на одном колене и держа его руку в своих.

Я видела его лицо. Папка нахмурился и забрал от меня свою руку.

–  Лисонька, я прилягу, если ты не против? А то что-то мне не очень хорошо.

Я сразу закивала и помогла ему устроиться.

Ты, Виктория, спишь в мягкой кроватке и ешь самую вкусную еду, а твой отец, король...

Я едва сдержала подступившие к глазам слезы стыда за себя и жалости к папке.

Подоткнув под него одеяло, я села на корточки у изголовья ложа и уставилась на отца.

–  Папа, Кэйко-сама сказала...

Он сильно поморщился, когда я опять произнесла ее имя. Может мне показалось, или, может, это простое совпадение?

–  ... что сможет помочь тебе уехать.

–  Ну конечно, - отвел папка глаза, - лисонька, поехали прямо сейчас? Вместе? - негромко проговорил он, глядя на меня каким-то безумным взглядом.

Я недоуменно смотрела на папку и думала о том, что, возможно, его свела с ума эта темница. Почему его не перевели в нормальную комнату? Хотя бы в самую плохенькую! Папка же сроду не сидел в клетках. Он же король!

Сразу после его слов я услышала шорох справа от себя, где у стены сидела кошка, и взгляд папки вдруг из безумного стал печальным и уставшим. Я не понимала, почему его лицо постоянно меняется, и что это значит. Не выдержала и спросила:

–  Пап, скажи, что происходит?

–  Я должен тебе о чем-то рассказать, - после некоторого молчания заявил он безжизненным голосом, отводя глаза.

Я сощурилась, глядя на него и пытаясь понять, что у папки на сердце. Что он хочет мне рассказать? Возможно, это его так и угнетает? А вовсе не болезнь?

–  Я тебя слушаю, пап, - сказала я, внимательно глядя на отца.

Глава двадцать пятая. Горькая правда (2)

Он молчал некоторое время, отвечая мне взглядом, потом проговорил лежа на спине и глядя в темный потолок:

–  Знаешь, почему я никогда не говорил с тобой о матери? Не рассказывал о ней?..

Меня удивило такое начало разговора. Но я ответила:

–  Ты всегда говорил, что она была храброй, и умерла, когда мне было пять.

Папка прикрыл глаза, соглашаясь, потом сказал:

–  Шарлотта действительно была храброй... Я думаю, она защищала ребенка... Но как его защитишь, если... Умерла она до твоего рождения.

Сначала я вообще не поняла, что сказал папка. Немного подумав, я решила счесть это абсурдным. А еще немного подумав, спросила:

–  Пап, о чем ты говоришь?

Голоса мне не хватило к концу фразы. Меня окатило ледяной волной. Я боялась услышать ответ на свой вопрос, но было уже поздно жалеть, папа ответил:

–  Шарлотта не была твоей матерью. А Виктория... ребенок, которого она носила под сердцем, не была тобой.

Папка опустил глаза, а я ошеломленно спросил, когда смогла наконец говорить:

–  У тебя была другая женщина, от которой я родилась?

Он удивленно взглянул на меня, открыл рот, закрыл, помолчал немного и ответил:

–  Нет. Лотти была единственной женщиной, которую я любил.