Достижения эпохи научно-технического прогресса, казалось бы, почти приблизили человечество к созданию того, о чем рассказывали древние мифы и более поздние утопии. Оставались еще расхождения по поводу того, в какой форме и на каком конкретном фундаменте будет построен земной рай. Большинство ученых Западной Европы и США верили в технический прогресс и поэтому видели его «технотронным». Советский Союз параллельно создавал «социальный рай». Последующие успехи информатики, кибернетики позволили говорить об «электронном рае», а с появлением интернета – о «виртуальном рае». К концу столетия появились рецепты «экономического рая», основанного на развитии производства и материальном благополучии людей.

Футурологи были убеждены, что наука в состоянии не только обеспечить всеобщее материальное благоденствие, но и трансформировать человека, облагородить его, привить новые ценности, сформировать отвечающие времени личностные качества. Не получилось! ХХ век фактически стал свидетелем всеобъемлющей дискредитации идеи построения в современном мире (и методами этого мира!) жизни, хотя бы отдаленно обеспечивающей людям счастье, аналогичное тому, что было в золотом веке. Безрезультатными оказались все попытки помочь людям найти внутреннее благополучие и смысл жизни через экономические реформы, технический прогресс, социальные преобразования.

Многое в нынешнем мире может утверждать, что наступил его золотой век, но только не человек и не человечество в целом. Например, не будет преувеличением заявить: сегодня – «золотой век техники» (автомобильной, компьютерной, бытовой…), «золотой век силовых структур», «золотой век лжи и насилия», «золотой век политических демагогов»…

К жизни абсолютного большинства людей эпитет «золотая» неприменим, ее впору описывать теми же мрачными красками, которые использовал Достоевский в первых страницах рассказа «Сон смешного человека». Не к тому привел общество научно-технический прогресс, что ожидали от него утописты. Поэтому на смену утопиям пришли антиутопии, рассказывающие не о «благословенной стране», но предрекающие человечеству мрачное будущее.

Романы-антиутопии «О дивный новый мир» О. Хаксли и «1984» Дж. Оруэлла, повесть Е. Замятина «Мы», сочинение О. Шпенглера «Закат Европы» рисуют уже совсем иную картину грядущей жизни. Человечество ждет не золотой век, а общественный строй, основанный на изощренном порабощении человеческого духа и господстве «бездушного интеллекта» (Шпенглер), как следствие – переход абсолютного большинства людей к творческому бесплодию и окостенению, механическому выполнению узких профессиональных задач в условиях всеобщего страха и насилия. В мире восторжествует разделенность населения – на «расу господ» и «бессловесную массу» работников, обладающих предельно низким уровнем самосознания и обреченных быть только приставками к орудиям труда. Е. Замятин в романе «Мы» показывает один из вариантов «счастливой жизни» людей в новом «светлом будущем», к которому идет человечество.

В Великом Едином Государстве жизнь людей подчинена Часовой Скрижали, предписывающей, когда всем одновременно спать, когда работать, когда заниматься любовью. Долг каждого в этом Государстве – неукоснительно выполнять все предписания и быть счастливым. За исполнением данного долга строго следят недремлющее око Хранителей и сам Благодетель.

«Единственной плодородной почвой» в этом «счастливом» мире оказывается, по утверждению писателя, асфальт (49).

Вместе с тем, если авторы утопий ошиблись с проектами на будущее по методам и средствам его построения, то гениально увидели, каким это будущее должно быть, дали образец его базовых ценностей. И этот образец оказался в основных чертах похожим на забытый человечеством золотой век своей предыстории. Причем общие черты этого «будущего-прошлого» были дружно показаны разными мыслителями-провидцами, жившими в разное историческое время.

Начало ХХI века в большей мере подтверждает прогнозы авторов антиутопий, чем утопий. Но, когда рушатся надежды на избранный путь развития, человеческое сознание невольно начинает активно копаться в своих глубинах. Несбывшиеся ожидания заставляют выходить за пределы научных представлений о прошлом, настоящем и будущем. В действующем сознании мы стерли следы воспоминаний о золотом веке, но в подсознании, как в компьютерной корзине, эти воспоминания сохранились и постоянно тревожат нас различными неясными образами. Подобно архетипам К. Юнга, они продолжают даже спустя тысячелетия априорно формировать воображение современного человека, влиять на его верования и творческую интуицию. Идея о возможности иной, лучшей жизни продолжает существовать где-то под выстроенной разумом и нынешним социумом личностной оболочкой, постоянно напоминая о себе тревожными сомнениями по поводу настоящего и не оформившимися до конца запросами на будущее.

Поэтому на фоне неудач в деле построения «благословенной жизни» научно обоснованными средствами мир переживает очередной ренессанс (золотой век) интереса к древним мифам и легендам, загадкам исчезнувших цивилизаций, тайнам, хранящимся в египетских пирамидах и тибетских монастырях, происхождению непонятных для науки сооружений на острове Пасхи и рисунков в перуанской пустыне Наска…

После столетий торжества науки социологи с удивлением обнаруживают неожиданный взрыв увлечения религией, мистическими и другими необъяснимыми с позиций рационального понимания мира феноменами. Человечество начинает стремительно сползать к сакрализованному фанатизму, к инстинктивной, нерассуждающей вере (117, 511). Нарастает влияние фундаментализма в исламе; вновь заполняются церкви в православной России; множится число сект, в том числе претендующих на всемирный статус; спустя столетие возвращается интерес к теософии Е. Блаватской и антропософии Р. Штейнера; миллионными тиражами издаются книги Кастанеды, Гурджиева и им подобных авторов; растет мода на Библию, Коран, Талмуд. Духовные искания, интерес к медитации и сверхсосредоточенности ощутимо противостоят необходимости быть только «мозговым человеком».