– И не вздумай водку пить на эти деньги.

– Да не пью я, – обиделся Заречный. – Что я, чухонец какой-то, нажираться до свиньи?

– Опять ты начинаешь: то поляки у тебя плохие, то чухонцы – свиньи, – начал злиться отец. – Иди. И ты иди, и подумай о своем поступке, – сказал он мне.

Думай – не думай, он еще не знает, что поединок не окончен.

Возле двери в мой кабинет, я увидел Анну. Она стояла в тени мраморной колонны в белом строгом платье. И лицо у нее было такое же строгое. Она мне показалась холодная и бледная, как статуя в Летнем саду.

– Анна?

– Мне с вами нужно серьезно поговорить, – произнесла она чуть слышно. От ее слов веяло зимним холодом, как из раскрытого февральского окна.

– Я готов вас выслушать.

– Вы понимаете, что поставили меня в ужасное положение? Получается, что причиной вашей ссоры стала моя персона.

– Возможно, – ляпнул я.

– Вы издеваетесь! – в ее глазах блеснули слезы. – Если бы тогда вас не остановили, и произошла бы трагедия… Ладно бы – рана, а если бы убили вас или вы убили поляка… Как думаете, кого бы обвинили во всем? Кто бы оказался корень зла?

– Простите, но вы здесь ни при чем. И никто бы вас не винил, – пожал я плечами.

– Это с вашей точки зрения…

– Что вы хотите от меня? – меня начал раздражать этот нелепый разговор. Она же ничего не знает о наших предыдущих встречах с Яном.

– Хочу, чтобы вы завтра же пошли к Понятовскому и извинились, – твердо сказала она.

Ну, это уже – слишком!

– Ни-ког-да! – отчеканил я.

– Я вас прошу. Нет, я – требую! – она вдруг раскисла. Слезы брызнули из глаз. Губы скривились. Хоть она и была очень красива в эту минуту, но я почувствовал капельку отвращения. Что она от меня требует? Сама хоть понимает? Чтобы я, русский дворянин унижался перед этим наглецом в уланском мундире? В своем ли она уме?

– Это невозможно, как невозможно после выстрела схватить пулю и засунуть обратно в ружье, – ответил я, гордо вздернув подбородок. – А выстрел уже сделан.

– Если вы не внемлете моей просьбе, то я больше никогда с вами не заговорю. Никогда не пожелаю вашего общества. Вы для меня потеряете всякий смысл, – сердито пыхтела она. А слезы все катились по ее раскрасневшимся щекам.

Да что она из себя возомнила? – удивился я, глядя на эту холодную, но очень красивую девушку. Сердце мое сжалось, как часовая пружина, угнетаемая ключом. Мелькнула предательская мысль: может, и вправду поддаться на ее уговоры и извиниться? Но тут я вспомнил моего героя – генерала Кульнева. Пожалуй, у него была похожая ситуация. Его хотели женить, и невеста поставила невыполнимое условие: чтобы он оставил службу. Что же он тогда ответил? «Долг пред службою отечеству я ценю выше долга супружеского» … Вот это – достойный поступок!

– Простите, Анна, – холодно ответил я, мысленно подражая отважному генералу. – Но честь превыше дружбы.

И мне стало легче. Пружина в сердце резко развернулась и сломала все преграды, заставляющие ее все время находиться в напряжении. Не хочет моего общества – не надо. Переживем!

Она не гневалась. Лицо ее не перекосило от злости. Она даже прекратила рыдать. Как-то странно взглянула на меня, не то с испугом, не то с грустью и очень тихо сказала: «Прощайте». В следующий миг ничего не осталось от Анны, ни тени, ни холода, ни тепла.

А что я так расстроился? И из-за кого? Из-за этой холодной девчонки? Нашлась тут, Галатея! – Пытался я подбодрить себя. Но внутри у меня было пусто и гадко. Вновь я напоминал себе старый бездонный колодец с черной водой. Вновь в меня вгрызлась предательская мысль: а может, действительно найти этого наглеца Янека и попросить прощения? Но тут же генерал Кульнев рубил эту мысль саблей: Нет! Никогда! Лучше умереть, чем так унижаться. Лучше навсегда потерять Анну… Сабля его бессильно опустилась… Потерять Анну?

Нет, не лучше… но придется…

***

Отец прощался с рижскими родственниками долго, с полковником – особенно, и даже оба слезу пустили. Маменька обнималась с сестрой и тоже плакала. Анна попрощалась с сестрами приветливо и ласково, но на меня даже не взглянула. Машенька скривилась и заплакала тоненько, словно котенок, за ней следом Оленька. Никаких эмоций не проявлял только я. Стоял мрачный, никого не замечая.

Дядька приобнял меня за плечи, отвел в сторону и тихо сказал с картавым немецким акцентом:

– Друг мой, вы в последнее время не похожи на себя. Стоит ли так убиваться? И из-за чего?

– Вы же все прекрасно знаете, – вздохнул я.

Он украдкой оглянулся. Убедившись, что все заняты, и на нас не обращают внимания произнес:

– Позвольте пожать вашу честную руку.

– Что? – не понял я.

– Вы поступили благородно, поверьте мне! Было бы у нас побольше времени, я бы показал вам шрам на груди. Из-за вашей тетушки Ильзы мне чуть не проткнули сердце. Но я отстоял свою честь и свое счастье. Ах, плюньте на бурчание папеньки. Конечно, отец страшно переживает за вас, но и он поступил так же. Будьте уверены.