Он нахмурил брови.

– Ты живешь в Ист-Сайде. Мы на Западе. Что такого важного, что ты проделаешь весь путь через город?

Мое сердце начало колотиться в груди. Я почувствовала, как задняя часть шеи вспотела от беспокойства.

– Я хочу переодеться, и Салли должна позвонить.

– Какой бред.

– Ей нужно поговорить со мной, папа. Я обещала.

– Хорошо. Я попрошу водителя отвезти тебя.

– Нет!
– я чуть не закричала на него.

Он шагнул вперед.

– Шарлотта, что с тобой происходит?

– Ничего. Я просто… Мне нужно кое-что сделать. Ужин не раньше половины девятого. У меня много времени.

Он прищурился.

– И ты настаиваешь на метро?

– Мне нравится метро. Я слушаю музыку, и это дает мне немного времени для себя.

– Я тебя не понимаю. Ты отвлекаешься. Мне это не нравится.

– Я в порядке, - двери открылись, и я поспешила опередить его.
– Скоро увидимся!

Он не преследовал меня. Я знала, что он этого не сделает. Чарльз Престон никогда бы не устроил публичную сцену. Но я не останавливалась, пока не оказалась за углом.

Прислонившись к стене, я тяжело дышала, заставляя себя успокоиться.

Конечно, он был прав. Глупо было ехать через весь город в свою квартиру, а затем отправляться к ним на ужин.

Но если бы я этого не сделала, я бы скучала по нему.

Я не могла этого допустить.

Он был единственным, кем я жила в эти дни.

Даже если он не знал об этом.

***

Я вышла из поезда, глазами сканируя площадь. Сегодня я чувствовала себя безумной.

Тревога, которую испытывала, ежедневно росла, и я всегда была напряжена, пока не увижу его. Тогда мое тело расслаблялось, сердцебиение замедлялось, и я чувствовала себя лучше.

Это случалось каждый раз.

Сначала я услышала его. Звуки гитары встретили мои уши, его музыка поселилась в моей голове, окутывая меня спокойствием. Я последовала за звуками, найдя его играющим рядом со скамейками. Его голова была опущена, песчаные волосы спадали ему на лицо, пока он смотрел вниз на свои руки. Он небрежно опирался на стену - высокий и худой, его длинные и сильные пальцы перебирали струны гитары, настолько старой, я была уверена, что это антиквариат. Перед ним лежал потрепанный футляр, и монеты, брошенные в него, блестели на свету. Там было всего несколько бумажных купюр, и я подумала, как и каждый раз, когда видела его, достаточно ли он собрал денег, чтобы поесть сегодня вечером. Было ли у него место для сна.

Я сжала пальцы вокруг купюр, которые лежали в кармане. Сегодня я должна была каким-то образом отвлечь его достаточно долго, чтобы оставить деньги в футляре. Каждый раз, когда я пыталась, он хмурился на меня. Он дал мне знать, молча, только своими глазами цвета виски, что не хотел моих денег. Однажды он принял их, но больше никогда. В последний раз, когда я приблизилась, намереваясь бросить немного наличных, он защелкнул крышку футляра ногой, свирепо посмотрев на меня, и твердо тряхнул головой.

Когда я отступила и села обратно на скамейку, он открыл крышку, позволяя другим бросать деньги.

Я понятия не имела, почему он не позволял мне сделать то же самое.

Когда я подошла, наблюдая и слушая, он поднял голову. Наши взгляды встретились, зацепившись через оживленную платформу. Призрак улыбки тронул уголок его рта.

Сегодня вечером его подбородок был покрыт щетиной, затемняя острые края челюсти. Иногда он был чисто выбрит. В другой раз появлялась борода.

Я никогда не знала, чего ожидать.

Его вечно присутствующая ямочка углубилась от его улыбки. Давление в моей груди ослабело, когда я приблизилась и села на одну из скамеек с глубоким вздохом облегчения.

Я никогда с ним не разговаривала. Он никогда не подходил ко мне. Но каждый вечер я была там, надеясь, что он будет играть где-то на станции. И каждый вечер он играл. Его музыка утешала и успокаивала меня. Его присутствие тоже.

И сегодня вечером ничего не изменилось. Я была готова позволить себе отпустить этот день.