– Ты должна сидеть рядом с режиссером, – прошептала Алиса.

Чувствовала я себя в тот день отвратительно, у меня болела голова от количества выпитого вчера пива. Мы расстались с Никитой в первом часу ночи, и, слава богу, я успела на последнюю электричку. Больше всего на свете я хотела, чтобы меня оставили в покое, закрыла глаза на мгновение и увидела разноцветные круги, расплывающиеся на черном фоне, и вдруг почувствовала, как Алиса ущипнула меня за руку.

– Иди, чего ты ждешь, он и так зол оттого, что вы опоздали, кстати, где Никита?

– Не имею никакого понятия, – равнодушно ответила я и зевнула.

Мне пришлось пересесть ближе к главному режиссеру, и только после этого Алиса перестала меня дергать. Я покалывала себя ручкой в ладонь, чтобы, не дай бог, не закрыть глаза и не провалиться в мир Морфея, в то время как главные герои пьесы репетировали одну из сцен.

– Простите, господин учитель, но что происходит? Весь город сегодня только и говорит о книге, которую вы купили за двадцать две тысячи лей.

– Я их собирал понемногу. Я уже несколько лет откладываю… и задолжал.

– Долги – это большой порок.

Главный герой остановился недалеко от меня, и, скорее, я почувствовала его шаги рядом сквозь полузакрытые глаза.

– Это старинная книга.

Свет прожектора упал на актера и автоматически осветил меня, я откровенно спала, облокотившись на одну руку.

– Вон… – Крик главного режиссера заставил меня подпрыгнуть на стуле. Ослепленная светом прожектора, я не могла разобрать, что происходит, и сначала подумала, что крик адресован актеру, который никак не может выполнить поставленную режиссером задачу. Жук смотрел на меня… Холодок пробежал по всему телу, я обернулась, никого не увидев позади, спросила в растерянности:

– Где?

– Вон отсюда! – кричал он, брызгая слюной, которая летела в разные стороны при свете прожекторов. – Я требую объяснительную, за опоздание, – кричал он мне вслед. – Спать нужно в другом месте. – Это было последнее, что я услышала, когда захлопнула за собой дверь.

Да, бывают дни, когда не стоит просыпаться. Я утерла слезы рукавом и уже готова была сбежать из театра, ни с кем не прощаясь, потому что мне было невероятно стыдно. В последнее мгновение, когда уже переступила порог, я решила дать себе время и посмотреть, что будет со мною дальше.

Я попросила пару листочков у секретаря для объяснительной и отправилась на поиски подходящего места, чтобы никто меня не видел. Надо переждать гнев режиссера и написать в объяснительной что-то более-менее похожее на правду. Зрительный зал на втором этаже подошел мне как нельзя лучше. Внутри царил полумрак и спокойствие, я устроилась на зеленом мягком кресле и осмотрелась. Пространство было наполнено чем-то волшебным, я ощутила, что не одна, энергетика сотен сыгранных здесь спектаклей коснулась меня. Я бросила сумку на колени, сверху листы и написала в правом верхнем углу: «Главному режиссеру Московского Детского театра…» Мысли путались: «Я пришла на работу позже на десять минут… По какой причине? – думала я и написала: …по причине того, что опоздала». Бред какой-то, я отложила сумку с листами в сторону, укрылась курткой, которую захватила из дома на случай дождя. В моем воображении нарисовался спектакль «Анна Каренина», со мной в главной роли, конечно. Я стояла перед несущимся мимо поездом, вся в слезах, и ждала подходящего момента, чтобы сказать жизни прощай. В зрительном зале не было пустого места, все аплодировали, кричали «браво». Я стояла на сцене вся в цветах, окруженная восторженными взглядами. Крики становились все громче и громче, вдруг зрители стали выкрикивать что-то непонятное: «Нас обокрали». «Где мой кошелек?» «Что происходит? Где все наши вещи?» Яркий свет ударил мне по глазам, и я немедленно проснулась. Боже, я не знала, сколько времени прошло с тех пор, как я опять уснула. Быстро смахнув рукавом свитера свисающую изо рта слюну, я вскочила и почувствовала боль в шее, которая затекла от неудобного положения. Я вышла из зрительного зала в узкий коридор, где находились гримерные артистов. Все вокруг толкались и кричали:

– Боже, я не могу найти свой кошелек.

– Я копила несколько месяцев. Все украли.

– Моя кожаная куртка, там были все документы, как я теперь уеду в отпуск за границу? На восстановление всех документов уйдет уйма времени.

Я молча стояла, прижавшись к стенке, и никто не обращал на меня внимания, но очень скоро ситуация начала меняться, и я оказалась чуть ли не самой главной подозреваемой.

– Товарищи актеры, все будет в порядке, – пытался успокоить Жук. – Мы просмотрим записи камер видеонаблюдения и быстро найдем вора. Только без паники.

– Кто-нибудь позвонил в милицию? – спросила я.

– Да, я позвонила, – сказала одна из заслуженных артисток, пострадавшая больше всех. Лицо ее было мокрое от волнения и по цвету не отличалось от ее ярко-алого театрального костюма. Она нервно размахивала веером и вдруг замерла на мгновение и пристально уставилась на меня.

– Эй, вы! – окликнула она меня. – Что вы делали во время репетиции?

Все взгляды устремились на меня, и вокруг повисла тишина, сквозь которую можно было услышать биение моего сердца. Я прижала к себе сумку двумя руками, в горле пересохло от волнения.

– Я повторяю, что вы делали во время репетиции, ну, после того, как вас выгнали? Говорите! – Актриса перешла на крик и замахнулась на меня веером. Главный режиссер успел схватить ее руку.

– Я была… я сидела вон там, в зрительном зале. Я писала объяснительную… – пыталась оправдаться я.

– Где она? – актриса фыркнула на меня с презрением, и веер рассыпался у нее в руках.

– Ядвига Эдуардовна, перестаньте нервничать, я вас умоляю, – режиссер усадил ее на стул, – сейчас приедет милиция, и мы все выясним, кто, где был и что делал. Кто-нибудь принесите воды.