Сопротивление было огромным. Словно его тело окружало силовое поле, и чем сильнее он давил на него, тем крепче оно становилось. И была боль, его метафизическая суть бросалась на преграду снова и снова, и вспыхивали электрические разряды, словно его усилия вызывали статическое трение.

В конечном итоге, он лишился сил и отступил.

Ничего не получится, осознал он. Ничего…

– Поэтому я должна была рассказать тебе раньше, – прошептала она. – Но… я боялась. Я не доверяла тебе. Я не доверяла себе… временами я задумывалась, был ли мой отъезд из Колдвелла действительно связан с тобой…

Что? – спросил он. – Что ты хочешь мне сказать?

– Я люблю тебя, Эссейл. Я люблю тебя всей душой и всегда буду, и если ты умрешь сегодня ночью, завтра или послезавтра, я просто хочу, чтобы ты знал, что ты всегда будешь со мной. Вот… здесь.

А потом это произошло.

Когда она дотронулась до своего сердца, его накрыло восхитительное умиротворение, и вместо того, чтобы с боем прорываться в свое тело, он словно легкий ветер просочился между клеток, наполняя пустой сосуд, оживляя то, что пребывало при смерти…

Хрип был столь тихим, Сола подумала, что ей показалось… или, может, это она? Ее грудь и горло сдавило так сильно, что каждый вдох и выдох давался с трудом.

– Я люблю тебя, – повторила она… потому что, как бы грустно ни было, она чувствовала легкость, избавившись от этой тайны…

Хрип… кашель.

Сола отшатнулась.

– Эссейл?

Его глаза снова открылись, красные белки и черные зрачки пугали и вселяли надежду.

– Ты вернулся? – спросила она, подаваясь к нему.

Свободной рукой она погладила его лоб так, словно он сохранил свои густые волосы, и она смахивала пряди назад.

– Привет.

Голос подводил ее, а тело дрожало, но Соле было плевать. На это короткое мгновенье он вернулся к ней… и она знала без медицинской оценки, что все могло кончиться в любую секунду.

– Я рядом.

Хрип… кашель.

Он пытался говорить, его язык шевелился в пересохшем рту.

– Ш–ш. – Сола улыбнулась ему… надеясь, что нормальной улыбкой. На самом деле она с ужасом приготовилась к очередному приступу, ждала, что медики ворвутся в палату, и все повторится.

– Нет, не пытайся говорить. Еще будет время. У тебя будет все время в мире.

Она выдавила ложь, и оба знали это. Но иначе она бы разревелась…

Его рука дернулась в ее, и Сола сжала ладонь.

– Я рядом.

Она погладила его по лицу. Прижалась губами ко лбу. Расправила брови.

– Оставайся со мной, – сказала она напряженно. – Прошу, не покидай меня…

Эссейл закачал головой, но не сводил с нее взгляда, и оборудование молчало… так что это не припадок. Нет, он общался с ней.

– Ты останешься? – прошептала она.

Когда он кивнул, она расплакалась, слезы скатывались на его щеки.

– Хорошо. Это хорошо… – Сола улыбнулась. – Я соскучилась.

Смотря на его лицо, ей было все равно, что Эссейл лишился волос, или что его глаза были другими. Не имело значения, что он лежал на больничной койке, что его тело уменьшилось в два раза.

Любовь преобразила его, снова сделав тем мужчиной, которого она знала.

Для нее он был красивым, как бы не выглядел.

– Говорить сейчас нужно не мне.

Когда Лэсситер оставил его замечание без комментариев, Вишес подумывал о «за» и «против» того, чтобы прилюдно проехаться катком по падшему ангелу.

На стороне «черт, да»: зал для аудиенций был достаточно просторным, Ви есть где развернуться; Лэсситер более чем заслужил хорошую порку и за меньшие грехи, начиная от свинской приватизации пульта от ТВ и заканчивая легинсами с принтом под зебру, по которым так соскучился Дэвид Ли Рот [52] из 1985–х; и, у Ви, благодаря божественному происхождению, больше всего шансов пережить неминуемый ответный удар.

На стороне «идея так себе, бро»: Роф, вполне вероятно, не оценит, если совещание превратится в бой без правил; у Лэсситера полно козырей в рукаве, причем весьма болезненных; и, ко всему прочему, это не развяжет его язык.

Если ангел не хотел распространяться о тенях, то никто не заставит его открыть варежку.

– И что это должно значить? – требовательно спросил Ви через никотиновый ком во рту. – Ты знаешь, что это за херня или нет?

Когда Братья и Ублюдки принялись следить за ситуацией, как за матчем на «Уимблдоне», все головы повернулись в сторону Лэсситера, словно они ждали лайн–драйва [53] в ответ на высоко подброшенный мяч, а Вишес посмотрел на Рофа. Брови Короля были низко опущены, огромное тело громоздилось на кресле так, словно взрослый протиснулся в детское автомобильное кресло.