Наталья Мироновна присмотрелась и вдруг узнала:

– Фархетдинов, голубчик! Боже, сколько уже прошло с тех пор, когда вы приезжали к нам в Степной городок с баранами! Помните?

– Все помним, крепко помним. Сперва охота на волков был, потом расплата: за один волк – один баран, за два волка – два барана.

– Смотрите-ка, ничего не забыли! Ну как вы теперь живете?

– Плохо живем, совсем плохо. Внук Асхат заболел. Лечи, знакомый доктор, сильно лечи.

– Значит, это ваш внук? – удивилась Наталья Мироновна.

– Так, так, – старательно закивал Фархетдинов, и прищуренные глаза его заблестели, будто налились ртутью.

– Не беспокойтесь, вылечим, непременно вылечим, – пообещала Наталья Мироновна и повернулась к стоявшему у машины Ерошу: –Знаете что, Никола, не ждите меня, поезжайте. Передайте, пожалуйста, Сергею Ивановичу, что я задержусь в «Маяке» на сутки, а может, и больше.

Обескураженный Ерош принялся было убеждать Наталью Мироновну, что без нее он не может даже показаться на глаза комдиву, потому как имеет от него особое на этот счет приказание.

– Поймите, Никола, не могу я сейчас уехать. Больному помочь нужно.

Часа через три, когда над поселком была уже ночь, а Наталья Мироновна все еще находилась возле больного, ее вызвали к телефону.

Взяв трубку, она удивленно спросила:

– Это ты, Сережа? Какой быстрый! Не дал мне даже опомниться. Не обижайся, задержусь. Так уж получается. А ты знаешь, кто больной? Родной внук Фархетдинова. Такой трудный случай… Да, ты не сердись на Николу. Он и без того переживает.

– Чего ты мне толкуешь: Фархетдинов, Никола! Ты о себе подумай. Нельзя же так по-варварски относиться к своему здоровью. Слышишь? Ал-л-ле-о! Ал-л-ле!

В трубке что-то затрещало, порвалось. Голос Мельникова словно запутался в металлических жилах, пропал на секунду-другую, потом появился снова. Наталья Мироновна шутливо заметила:

– Вот видишь, даже телефон тебя не выдерживает.

– Ладно, скажи лучше, когда ждать тебя? Может, снова Николу прислать?

– Нет, Сережа, Николу не беспокой больше. Здесь машину дадут мне. Главное – больному помочь.

– Ох, Наташа, Наташа! И что мне с тобой делать? Значит, говоришь, внук Фархетдинова? Надо же! Старику привет большой. И о себе смотри не забывай. Слышишь?

Опустив трубку, Наталья Мироновна вздохнула, откинулась на спинку стула. Только сейчас она почувствовала, как сильно устала.

От штаба дивизии до городка ракетчиков две дороги: одна – прямая, через совхозные бахчи, другая – по берегу речки, петляющей между холмами и зарослями краснотала, карагачника и дикого шиповника. Первая – главным образом для транспорта, вторая – пешеходная. Майор Жогин избрал вторую. После разговора с полковником Жигаревым ему хотелось подольше побыть одному, успокоиться.

Его волновали сейчас не существенные изменения в плане боевой подготовки расчетов. Этого он ожидал. Задело за живое замечание начальника штаба, что он, Жогин, слишком увлекся технической стороной совершенствования пусковых установок в ущерб основной учебе. К тому же замечание это полковник высказал как бы не от себя, а сославшись на комдива: «Учтите, генерал недоволен вами, Григорий Павлович. И вообще, вы можете связаться с НИИ, написать туда, изложить свои взгляды, догадки. А мы с вами солдаты, и задачи у нас солдатские. Так что давайте поймем друг друга и больше объясняться по этому поводу не будем».

Жогину почему-то не очень верилось, что командир дивизии так пренебрежительно относится к его инженерной работе. Возможно, конечно, о связи с НИИ Мельников какой-то разговор и вел. Но разве одно исключало другое? Да и что значит «слишком увлекся»? Ведь если бы ему удалось изменить конструкцию прибора наведения… Ах, если бы удалось! Жогин остановился, притянул к себе гибкую таловую ветку и долго в задумчивости рассматривал ее. Мелкие острые листочки, словно наперекор увядающей природе, были зелеными, как в начале лета. Над берегом стояла тишина, и только певуче позванивала вода на каменистых перекатах да где-то в зарослях одиноко выводила замысловатые трели не то крапивница, не то мухоловка. От деревьев и косогоров падали длинные тени.

И Григорию вдруг вспомнилась та зима, когда он не служил еще в этой дивизии, а просто приехал в отпуск к родителям. Как-то с Мельниковым отправились на охоту. Возвращались так же вот под вечер. Усталые, заиндевелые, они долго сидели на снежном холме, рассматривали крупную огнисто-рыжую лису, которую подстрелил Сергей Иванович возле колхозного омета. Мельников спросил: «Хороша? Могу подарить… Ну что раздумываете? Берите и пристегивайте к поясу». Потом они говорили о службе, о замыслах, которые волновали обоих. Григорий сказал тогда, что посчитал бы для себя за счастье послужить с Мельниковым в одном полку или хотя бы в одной дивизии. И сказал это вполне чистосердечно.