Таташка переобувается и показывает всем фигуры из собственных тел.

Таташка (вспоминая о себе завтрашней): Я в богородицу смотрела, когда она рожалась. Гляжу - а там всё черное, туманное. Видать каждый второй чертик её щёлкал на улице. А запах! Будто бы тлеющая юная девица! А ей-то было уже почти под пять миллиардов.

Шансов: Неужели такая старая и рожается?

Таташка: А что им делать, этим рожалкам. Их напичкают белым знаменем и будят: "Вставай, милая, мы из тебя червей доставать будем". Рыбаки мирозданческие!

Статогольша: Я пойду к двери и пожгу себя напоследок.

Таташка: Вы, главное, возьмите себя в листок. Так полагается чёрствому телу.

Статогольша (Йонге): У вас тина под носом.

Шансов: Вы могли бы и скрыть этот факт. Мне кажется, вы слишком сильно веруете в собственные владения. Допустим, у меня на тарелке есть четыре мандарина, два из которых уже отведали вкус воздуха. Кислота, выделяющаяся из солнца, становится чем-то вроде безенца. Я спрашиваю вас последний раз: кто вы такой, чтобы мне рассказывать о пути назад? Я, быть может, и не только богоматерь видел, я, быть может, собственно, и, так сказать, высушился наизнанку!

Полпопа (поднимает рясу и жужжит): Прошу пройти ко мне на чай, а те кто жив - прощай, прощай!

Статогольша бежит за Полпопом, параллельно ударяясь о метеориты Таташки. Полпопа приводит его в отпевальню крематория, где только что сожгли милого старичка без головы.

Супреныч: Э-э-э-эх! Везли тебя, братец, домой, а ты брыкаешься, словно кроличный гус. (Веронике Безвольной.) Помню, едем мы с тобой, а у нас испод ног гробы вылетают, машины все трясутся. Я плачу, рыдаю в безумии, а ты сидишь и думаешь: "Вот же люди-то поменялись. Раньше хоронили и ничего, а сейчас без тарелки не поднимутся". Э-э-э-эх!

Статогольша (залезая на Полпопа): Вы, простите, видели разок, как именно сжигаются трупы? Как поднимается кожа? Как чернеет человек? Как живёт он в этот момент? Вот вы (Уборщице), вы, например, что предпочитаете читать?

Уборщица: Я взяла книгу у Вероники. Она называется "Чистота крови в двух томатиках".

Статогольша (слезая с Полпопа): У вас какая-то книга неясная. Я люблю тотальную неизвестность, а вы как-то корячитесь и мыслью вашего старика убиваете.

Уборщица: Этот старик (показывает метлой на Супреныча) выдумал себе какую-то Веронику, раздающую книги в крематории. Говорит, в книге описаны рецепты магического напитка, способствующего вырождению человечества.

Статогольша (залезая на Веронику): Всё же если смотреть на человека сверху, то кажется, будто бы у него в руках теневая власть над умами боголюбов. Смущаюсь я на вас, милая метла. Не знаю, почему вы читаете книги. Их забрали в судебные (икает) иски. Но есть одна книга, нужная нам не всегда.

Уборщица: Вас смущает не то, что я читаю, а то, что я читаю, то есть, что смущаться, если ногу себе уже выпилил заключенный в кандальцы?

Статогольша (описывает Супреныча): Меня смущает мышца мертвеца. Она сжимается и больше её не поднять.

Супреныч (Веронике): Я хотел с любимой обняться, а она руки сжала и не велит мне. Э-э-э-эх! (Снимает Статоголыиу с Вероники). Брата везут на поджарку. Собираемся у отца, а он мне шепчет в гуслях: "Сожги и меня, будь сыном истинным". Я повёз его в пакете. Естественно, предварительно я попросил Веронику разрезать отца на восемь равных в своей красоте частей. Вероника смеялась: "Что это ты об отце решил вспомнить!". А я как могу жить, когда брат погиб на кровати, а отец на него смотрел и тоже просится. Везём его в огонь, а он из пакетика поёт. Я хохотал, словно человека вёз. После, привезли его в такое же славное место. Отдали пакет алтарнику. Тот прочитал заклинание крови, съел отца и ушёл продолжать свою перхотную. (Подумав.) Так мы отца сжигаться натаскивали. Э-э-э-эх!

Полпопа (залезая на Статоголыиу): Я хотел бы высказаться, но без слов.

Полпопа начинает лизать пол, вычищая каждый микрон наших страданий. Закончив с лизанием Уборщицы, начинает тереться рясой об иконы, приговаривая: "Я чудесный канцлерок!". Распростившись с Уборщиицей, поправляется на сорок килограмм и начинает прогрессию.

Полпопа (Статоголыие): Ложитесь.

Статогольша: Я лежу на полу с тех пор, как залез на горькую поступь.

Полпопа: Раздевайтесь.

Статогольша: Я честный человек.

Полпопа (Уборщице): Раздевайтесь вы.

Уборщица (Веронике): Ты уверена?

Полпопа (Супренычу): А вы не подсказываете.