— Что можно считать началом мировой войны? — пискнул девичий голосок из третьего ряда. — Какое событие?

— Большинство комментаторов и у нас и на западе называют дату первое сентября 1939 года. Но… в этот день началась не мировая, всего лишь германо-польская война. И началась она как региональный конфликт, также как нападение Италии на Эфиопию в 1935 году или нападения Японии на Китай в 1937 году. Но вот объявление войны самой Германии со стороны Англии и Франции и их колоний третьего сентября 1939 года моментально превратило германо-польский конфликт в мировую войну, которая грохочет сейчас по всей планете. Итак, начало второй мировой войны 3 сентября 1939 года. Остальные страны уже присоединялись к тому или иному военно-политическому блоку. И так было до нападения фашисткой Германии на СССР. Для нас эта война является справедливой, освободительной… воистину Отечественной, каковой являлась в начале девятнадцатого века война против Наполеона. И будьте уверены, товарищи. Победили Наполеона, победим и Гитлера. Нет в этом никаких сомнений. А Бонапарт ведь в восемьсот двенадцатом году Москву даже взял и сжег…

Вечер вопросов и ответов продолжался до ужина.

На помощь политруку пришел комиссар. Говорить так красиво и эмоционально как Коган он не умел, но говорил грамотной речью. Хотя и суховато.

После ужина была баня, куда мы вместе с Данилкиным шкандыбали уже сами, а Ракова на носилках носили санитары.

Выдала мне пожилая угрюмая санитарка с отёчными ногами бахилу из клеенки на завязках — гипс не мочить, кусочек темно-коричневого хозяйственного мыла и лыковую мочалку — пучок плоских пластин древесного луба. И терли мы друг друга этим предметом народной пытки с плохо пенящимся мылом, аж похрюкивая от удовольствия и только и сожалея, что парной тут нет, как нет.

— А смена белья будет? — кто-то крикнул сквозь туманную взвесь испарений от противоположной стены мыльни.

— А как же, — подхватил Раков, — наша палата будет меняться с вашей.

Но свежее белье всё же выдали. Даже новое совсем. Ни разу не надёванное. Везёт мне — чуть ли не каждый день белье меняют.

— Кто знает: завтра кино показывать будут? — спросил Раков перед сном.

— Коган вернется — у него спросишь. Он теперь здесь главный по развлечениям, — ответил ему Данилкин. — Если вернется в палату…

Судя по тому, что стол в палате занят рулоном ватмана, коробкой разноцветной гуаши, пузырьками с тушью и прочими агитационными принадлежностями политрук в нашу палату возвращаться планировал.

Кавалерист помолчал немного и добавил.

— А все-таки… что ни говори…. но ходить, пусть и на костылях… гораздо лучше, чем лежать пластом. Ничего, братва… Будем жить… Назло врагам. Они рушат, а мы все опять отстроим… красившее, чем было. Обязательно. Ариэль, курить будешь?

— Спасибо, но не хочется что-то, — ответил я.

Мне не хотелось курить. Мне хотелось Сонечку. Но ее и сегодня в госпитале не было.

Я спал. Мне снился зеленый крапивный болгарский шампунь в прозрачном пластиковом флаконе, в руках моих зажаты две голубые поролоновые губки — мягкие, нежные, в срывающихся хлопьях пышной мыльной пены. А между этими губками зажмурив глаза, счастливо улыбаясь, вальяжно потягивалась голенькая Сонечка, благодарно принимая от меня необычную ласку.

Утром подняли меня еще до подъема тихой побудкой.

Дежурная сестра с заспанным мятым личиком равнодушно выдала мне баночку из-под майонеза, пустой спичечный коробок и одноразовый деревянный шпатель которым доктора любят лазить в глотки пациентам, приговаривая: ''Скажите а-а-а-а…''. Молча зевнула, типа, что с мен взять кроме анализа и махнула рукой в сторону туалета. Подождала меня в коридоре и отвела меня в полуподвал. Причем мои вымученные с ранья анализы она торжественно несла впереди в эмалированном судне таком кривом. Коробок завернула в оберточную почтовую бумагу и подписали ''Фрейдсон'', чтобы случаем не перепутали. А баночку сверху закрыла пергаментной бумагой и замотала такую импровизированную крышку ниткой, а вот подписывать не стала. Никакой логики в действиях.

Оглядывал я всю дорогу аппетитные колыхания симпатичной медсестричкиной кормы, припомнился мне анекдот армейский. Генерал на пенсию выходит, медкомиссия, анализы… Медсестра ногу подвернула и баночку с его мочой разбила. Испугалась. По-быстрому осколки замела, замыла, другую баночку достала и сама в нее напрудила… и шито-крыто все.

На следующий день вызывает генерала начальник госпиталя и, мнясь, ему сообщает.

— Все у вас в порядке, товарищ генерал. Разве что вот… по анализу мочи выходит, что вы беременны, — и руками разводит, мол, я тут не виноват.

— А что?… — генерал спокойно подкручивает ус. — Все может быть. Все может быть. По службе тридцать лет сношали не вынимая.

А вот, наконец, и лаборатория в белом кафеле вся, в белой мебели. Стекло кругом в самых разнообразных видах как в террариуме, в котором живет… черепаха Тортилла. Нет, женщина, конечно, даже в белом халате и со шпалой в зеленой петлице, но уж больно похожа. Фигура плоская, шея кожистая, нос крупный, рот широкий и очки с толстыми линзами. Лет так сорока. Ровесница века…