По окончании панихиды, молодой наследник значительного состояния пригласил священника в особую комнату, в которой на столе кипел самовар: туда пришёл и размундированный урядник, который и занялся угощением чайком.

– Что это, кажись, лицо мне твоё знакомо? – обратился к нему батюшка.

– Как же! Мы с вами видались, – ответил тот.

– Где бы это такое? Ах, ты, Боже мой, память-то у меня слаба стала….

– Я к вам несколько раз заходил.

– Ба, ба! Ведь ты в урядниках, кажись, служил?

– Да-с, и теперь пока на службе нахожусь.

– Батюшка, рекомендую его вам, как дорогого моего приятеля, и прошу полюбить его, – сказал бывший приказчик.

– Весьма рад добрым людям. Ну, как же теперь? Пожалуй, для невесты-то квартирка тебе и не понадобится: в своём доме можешь её поместить, – улыбаясь, обратился отец Михаил к жениху.

– Конечно, так, но всё-таки спасибо вам за ласковое слово. Знаете, как «дорого яичко к Красному дню», так дорого было мне ваше согласие. Я никогда не забуду его и постараюсь, чем могу, отплатить вам.

– Я тобой и так доволен.

– Нет, позвольте, я в долгу не останусь, только обвенчайте нас.

– Сказано слово, а оно у меня олово.

– Ну, и спасибо вам, – целуя руку у батюшки, – произнёс молодец и передал ему два четвертных билета.

Батюшка принял их с великим смирением и, уложив в карман подрясника, возблагодарил дателя низким поклоном и сказал:

– Дай Бог царствие небесное Акиму Петровичу! Старик знал, кому оставить своё достояние, и ничуть в том не ошибся. Завтра в восемь часов я буду у вас.

– Не откажите, гроб будет готов.

– А погребение когда думаете совершить?

– На третий день, батюшка, по уставу церковному.

– Ну, а теперь пока до свидания, – протянул священник, выходя из-за стола.

– Прощайте, батюшка, и благословите!

Священник исполнил желание богатого наследника и вы шёл из дому, сопровождаемый присутствующими.

Когда в доме все успокоилось, и только в зале слыша лось чтение псалтиря, приказчик с урядником удалились в особую комнатку, служившую при покойном Акиме Петровиче местом летного его отдохновения. Тут они прежде всего дружески обнялись и поклялись перед иконою никогда друг с другом не разлучаться.

– Думал ли я когда-нибудь о таком счастии, которым наградила меня судьба сегодняшний день? – сказал жених Степаниды, развёртывая духовное завещание и передавая его уряднику.

– Чудеса и только, – проговорил тот и стал читать эту грамоту.

– Ну, что скажешь? Хорошо теперь жить можно?

– Ещё бы; одних наличных денег сорок тысяч оставил, дом, склад, всего, пожалуй, тысяч на семьдесят будет.

– Да, пожалуй, ещё с хвостиком.

– Ключ от сундука где находится?

– Вот он, у меня в кармане.

– Пойдём в спальню, да взглянем на капитал-то.

– Что ж, можно, идём.

Проходя через залу, в которой лежало на столе тело Акима Петровича, они остановились, отдали по земному по клону и вошли в комнатку казнохранилища, отперли сундук и нашли в нем сорок пачек, бережно сложенных кредитных билетов, по тысяче рублей в каждой. Владелец этой казны взял их в руки, понянчил и опять положил на место. Отперли боковые ящички, – там нашли серебряные и золотые старинные вещи, весом не менее пуда, и жемчужное ожерелье.

– Поздравляю, теперь ты, брат, богач, а ожерелье кстати пришлось Степаниде: на белую грудь украшением будет, – сказал урядник.

– Да, порадую я её своим счастьем, – нечего сказать.

Сундук был заперт, и друзья возвратились в ту комнатку, из которой они пришли, и улеглись в ней на покой.

Настал день погребения Акима Петровича. Гроб был обит малиновым бархатом, дорогой парчовый покров красовался на нём. В восемь часов на колокольне приходской церкви ударили к выносу; народу собралось множество, останки купца были вынесены из дому на руках приказчика и урядника, с помощью рабочих при складе. Путь к церкви был устлан можжевельником; литургию и отпевание совершили соборные несколько священников; много было роздано милостыни нищим, словом, – похороны были такие, которых не могли запомнить местные старожилы. Поминальный стол был накрыт на сто персон, а на дворе, под открытым небом, не смотря на лёгонький морозец, обедала нищая братия, для которой выставлено было три ведра водки.

– Царствие небесное рабу Божию Акиму! – слышались на дворе возгласы.

– Спасибо и наследнику его, – вторили другие.

Между поминающими в доме шли пререкания: родственники Акима Петровича осуждали его за то, что покойный лишил их наследства и отдал его, как они выражались, «мальчишке с ветру»; другие осаживали их и говорили, что на это была его воля. В разговор вмешался батюшка и становой пристав; долго они спорили между собою: становой пристав утверждал, что старик поступил не по закону, а батюшка, наоборот, доказывал, что всякому своё счастье, и что Аким Петрович ничуть не ошибся в своём распоряжении, и что наследник вполне достоин этого счастья. С доводами этими был согласен и доктор, пользовавший покойного.