– Да я-то тут при чем?

– Теперь я понимаю! Вон оно откуда всё вытекает! Ты получил наследство и думаешь, что захотел, то и сделал…. Нет, голубчик, шалишь, с начальством шутить нельзя!

– Какая тут шутка, я к вам не за тем пришёл, чтобы ссориться, а просить у вас милости за Егора Назарыча.

– За этого озорника! Никакой ему пощады не будет; сгною под арестом, покажу ему, как с начальством обходиться, – не таких объезжали.

– Смилостивьтесь, отпустите его без греха.

– Не могу, дело по суду пойдёт.

– Ну, для меня простите, я ведь его к себе в приказчики беру. Он человек смышлёный, а к порядкам нашим попривыкнет – они не Бог весть как сложны – всё дело в честности состоит, – вынимая из кармана бумажник, негромко упрашивал Тихон Петрович пристава.

– Не могу, не могу, – отрывисто кричал его благородие, взглядывая искоса на своего собеседника и на его мошну.

– Не обессудьте, позвольте за это принести вам наше уважение с презентом, – подойдя к приставу и вручая ему радужную бумажку, выразился складчик.

Становой пристав принял её, обозрел, положил в карман и молча стал шагать по комнате. Тихон Петрович стоял, опустив на грудь голову, и ждал от него резолюции.

– Эй! кто здесь есть? – крикнул его благородие.

Из канцелярии высунулся сотский.

– Поди, приведи сюда из арестантской урядника, – сказал он.

– Ради Бога, извините его: такой случай вышел, он вами всегда доволен и благодарен был, – повёл речь Тихон Петрович.

– Только для тебя, иначе ни за что бы не простил, – продолжая сновать из угла в угол, ворчало начальство.

Вошёл Егор Назарыч, увидал своего друга и прочёл в его глазах, что дело приняло оборот к лучшему.

– Привёл, ваше высокородие, – отрапортовал сотский.

– Ну, ладно, пошёл вон.

Сотский скрылся.

– Моли Бога вот за этого человека, – остановившись перед бывшим своим урядником и, показывая рукою на Тихона Петровича, сказал пристав, – сгнил бы ты у меня в тюрьме, – прибавил он.

Тот молчал.

– Кланяйся его благородию, – толкая приятеля, сказал складчик.

– Благодарю покорно, – сказал тот.

– Я задал бы тебе такого «покорно», век помнил бы обо мне. Пошёл! А за билетом завтра приходи. Да, постой, вещи изволь сдать.

– Они здесь, вот, в узле находятся.

– Развяжи, да покажи их мне.

Узел был развязан:, пристав пересмотрел всё и приказал сотскому отнести их в кладовую.

– Прощенья просим, ваше благородие, кланяясь, – сказал Тихон Петрович.

– Ступайте, да не забудь прислать мне ведро водки и несколько бутылок наливки.

– С нашим удовольствием, сейчас готово всё будет; не прикажете ли ещё чего положить?

– Клади, что знаешь, да не забудь фунтика три чайку завернуть.

– Кстати и сахарку, небось, потребуется?

– Можно и сахарку, – буркнул пристав и вышел из своих апартаментов в канцелярию.

– Ну, уж идол, нечего сказать, – тихо проговорил Тихон Петрович, спускаясь с лесенки на двор и оглядываясь по сторонам, как бы кто не подслушал.

– Ты его теперь только узнал, а я с ним два года мучился, и вот за всю службу в остроге хотел сгноить, – и сгноил бы, если бы не ты; такой человек зародился, души у него нет, да и плутоват к тому же.

– Ух, какой язвительный, – страсть, если бы не сотенная, никакие просьбы не подействовали. Теперь, кажись, отпустил совсем.

– Кто его знает? Пожалуй, опять придерётся, – «мало взял», скажет.

– Всё может быть, ненасытная утроба, ему только поддайся.

В таких разговорах приятели добрались до дому и во шли в склад, где уже собралось немало покупателей, встретивших Тихона Петровича с поздравлением о получении наследства.

– Благодарствую, – сказал им на это наследник.

– Мы, вот, к твоей милости за винцом пришли. Отпустишь или нет?

– Извольте. Сколько угодно? За вами, кажись, должок состоял?

– Есть за мной немного, – рублей триста только, – сказал один.

– А за мной целковых пятьсот, – объяснил другой.

– Сейчас взглянем в книгу и увидим.

– Смотри, не смотри, верно говорим.

Тихон Петрович раскрыл книгу, прикинул на счетах и сказал:

– Да, верно. Знаете, чем хочу я вас порадовать?

– Чем такое? Не хочешь ли цену на товар накинуть? – послышался голос.