Мы вдруг разговорились, а вернее, начали игру: Жорка и я называли по очереди Галиеву старые названия сел, ручьев, балок, вершин гор. Он нам переводил с татарского на русский значение этих слов. Солдат говорил, а мы не верили своим ушам – до чего же эти названия были точными и интересными! Вот деревушка за лесом, судя по татарскому названию, должна изобиловать сливами, а ведь и правда, долина вокруг нее сплошь заросла корявыми сливовыми деревьями. А вот балка, где мы всегда собирали орехи, так и называется по-татарски «Ореховая»… Так мы узнали, что скала, выступающая из склона лесистой горы, которую хорошо видно с восточной окраины нашего села, называется «Камень-нос», а пересыхающий колодец за старым кладбищем – «Вода ушла»… Но больше всего нам понравилось название села «Корова убежала»…

Когда мы показали Галиеву мину, он велел нам отойти, а сам стал внимательно ее осматривать. Не найдя ничего подозрительного, он взял мину и понес к речке, где под обрывом во время паводка образовалась глубокая промоина. Зайдя под карниз, солдат осторожно положил ее на синюю глину, неторопливо снял вещмешок и начал доставать из него всякие любопытные для нас принадлежности минера: прямоугольную толовую шашку, облепленную вощеной бумагой с ярко-синим пятнышком на большой грани, моток бикфордова шнура, маленькие плоскогубцы. Перочинным ножом сержант отрезал кусок шнура длиной около тринадцати сантиметров и срезал на нем концы – один срез получился ровный, другой – скошенный. Из бокового кармана он извлек беленький металлический запал, вставил в него ровный конец шнура и обжал мундштук плоскогубцами. Получившуюся запальную трубку Галиев вставил в толовую шашку – под синим пятнышком оказалось отверстие для запала. Подготовленный таким образом заряд сапер положил на мину, вынул из коробки спичку, прижал ее головкой к сердцевине в скошенном конце шнура и чиркнул по спичке коробком – из шнура полетели искры и пошел беловатый дымок, как от дымного пороха. Солдат взял мешок и показал нам, что пора уходить, – мы все вместе быстро завернули за синий обрыв, прислонились к крутому склону и стали ждать.

Мне показалось, что сначала раздался протяжный визг, а потом – взрыв. В облаке дыма и пыли мы увидели обрушившуюся промоину и больше ничего. Под слоем плотных глиняных «кирпичиков» не было надежды найти хотя бы осколок. Немного постояв, направились к ржавому болотцу, в котором лежало несколько артиллерийских снарядов. Галиев долго выбирал их из ила, очищал и складывал штабелем. Собрав боеприпасы, он сначала вымыл, а потом высушил руки и лишь после этого взорвал снаряды точно так же, как и мину. Мы с Жоркой стояли далеко от болотца в охранении и хорошо видели, как высоко в небо взметнулся черный столб дыма и грязи, как поднялись над садом вороны, как понесло дымное облако в направлении платформы, где лежали горы пахучих колхозных яблок.

Вернулись мы на последний урок. Жорка пошел в свой класс, я – в свой. В школе слышали взрывы и меня встретили в классе с почестями: урок окончился преждевременно, я высыпал на первую парту горсть острых осколков и рассказал, как мы взорвали целый штабель снарядов и огромную мину.

На другой день, встретившись с Жоркой, мы без конца пересказывали «страшную» историю сержанта Галиева о «четырех пацан», каждый раз по-новому дополняя ее выдуманными эпизодами и смешными выражениями, подражая сержанту-татарину, и хохотали до упаду. Вскоре эту историю знали почти все в школе и селе.

Через несколько дней ко мне подошел Иван Филиппович и пригласил в воскресенье прийти на стрельбище – пострелять из малокалиберной винтовки. Я охотно согласился. На стрельбище, расположенное напротив новой школы, я явился часов в восемь утра. Иван Филиппович уже был там, лежал на огневом рубеже и палил по мишени. Он объяснил, что лучше всего стрелять утром, когда глаза еще не устали от дневного света и суеты. И правда, подойдя к мишени, мы увидели, как кучно в центре легли пули. Потом начал стрелять я, но у меня с этой дистанции получалось похуже. А вот по большим мишеням с дальнего расстояния я стрелял лучше. Расстреляв больше двух пачек патронов, мы собрали мишени, и пошли в новую школу, которая уже была готова к открытию. Там в специальной комнате, которую Иван Филиппович называл военным кабинетом, почистили винтовку. Я прошелся по просторному коридору второго этажа школы. В коридоре все сияло и пахло краской, с потолка свисали огромные белые люстры, классы были обозначены красивыми табличками, рядом с физкабинетом находился радиоузел, в классе пения стоял черный рояль. Я ходил как завороженный, хотя знал в новой школе каждую комнату, каждый угол, каждый экспонат: мы не только много помогали строителям, но и сами готовили школу к празднику.

Когда я вернулся, Иван Филиппович собирал станок для карабина, на котором проверялась правильность наведения оружия на цель. Он коротко рассказал, что на фронте одно время был снайпером и на его счету есть убитые враги. Как-то незаметно втянул меня в рассказ о своей боевой юности, фронте и друзьях. Постепенно перед моими глазами словно ожили плакаты, на которых были нарисованы люди в форме, выполняющие разные боевые упражнения. Я видел не рисунки, а солдат с биноклями, дальномерами, автоматами, саперными лопатками. И мне вдруг захотелось тоже что-то рассказать Ивану Филипповичу.

И меня словно прорвало: подробно, стараясь не нарушить последовательности событий, я рассказал о том, как открыл тайну тола. Сам того не замечая, подробно освещал свои опыты: как взрывал снаряд по способу киномеханика Жени, как разрушил скалу за Монастырским лесом; рассказал о подорванных тополях, о встрече с Босоножкой, о том, что готовлю подводный взрыв, и как-то и признался, что не открыл сержанту Галиеву свои арсеналы. Иван Филиппович слушал, лицо его становилось то грустным, то хмурым, и тогда я сбивался, но он кивал, чтобы я продолжал рассказ…

Когда я замолчал, военрук сказал, что он совсем недавно прошел ускоренные курсы саперов и теперь ему поручено военкоматом обезвреживать боеприпасы. Приезд капитана был не случайным – это его непосредственный начальник. В районе обеспокоены участившимися случаями взрывов оставшихся после войны боеприпасов, гибелью тракториста прямо в поле от ахнувшей мины. Известно, что у подростков спрятано много мин, гранат, снарядов и других гремучих штуковин, а это опасно как для них самих, так и для других…