— Хм-м-м… извините, что прерываю, — голосок Фэй выражал что угодно — ехидство, зависть, одобрение, но только не намерение действительно извиниться. — Может, вы продолжите в палатке? А то нам очень неудобно делать вид, что мы вас не видим.

Мы любили друг друга. Потом я долго, взахлеб, говорила, пытаясь рассказать ему все-все, что вместил этот месяц. И про своих новых друзей. От переносной печки тек жар по палатке. Я прикасалась к Рэндольфу, не веря до конца, что вот он, здесь и живой. Как-то уже смирилась с тем, что мы больше не увидимся.

Потом слова кончились, и мы снова любили друг друга, и я вскрикивала, не в силах сдержаться, а потом краснела, вспоминая, что тонкая ткань палатки не держит криков.

— Расскажи, что было с тобой за этот месяц, — попросила я фэйри.

Он помолчал:

— Я искал тебя. Я волновался.

— Прости.

— Уже простил.

— А где ты был?

— Возвращался в Рондомион. Был в Сэнтшиме. Искал тебя везде. Расспрашивал людей и фэйри. В Братсмуте узнал, что ты путешествуешь с труппой. Дальше было просто.

Я ойкнула и почувствовала себя страшно виноватой.

— А люди не замечали тебя… ну, что ты… из-за глаз?

— Иногда.

Мне показалось, он не хочет об этом говорить.

— Ты сказал, что чувствовал, когда я играла на флейте. Это правда?

— Да, — улыбка осветила его лицо. — Даже слышал иногда. Это было прекрасно.

Я достала чехол с инструментом. В палатке стояли густые сумерки, но мне и не нужен был свет. Пальцы собрали ее на ощупь, по памяти.

Дерево трепетало в руках, по нему бежали золотистые искры. Не помню, чтобы раньше флейта так вела себя. Даже боязно было играть — казалось, стоит выдохнуть, и звуком снесет половину лагеря.

— Сыграй! — голос Рэндольфа показался мне почти умоляющим. — Не бойся, мы тихо.

Я прижалась к ней губами, в воздух полилось что-то бесконечно печальное и нежное. И снова пришли образы. Дорога, трактиры, вереницы лиц, рож и харь. Звон клинков, сражения, кровь на песке, снова зимний тракт. Тревога, отчаяние, надежда…

Руки фэйри обняли меня сзади, он коснулся губами шеи. Я откинулась, устраиваясь в его объятиях. Печаль покидала музыку, а нежность оставалась, и все вокруг тонуло в ней. Я вдруг со стороны увидела свой танец с Паоло. Только вместо меня танцевала ослепительная рыжеволосая богиня, лишь смутно похожая на заурядное отражение, что я ежедневно видела в зеркале.

Я оторвалась от флейты, догадываясь, что будет дальше.

— Рэндольф, это ты делаешь? Это твоя музыка?

— Чейнадх — это я, Элисон. В нем часть моей души.

— Ох… — я изумленно замолчала, не зная, как реагировать на такое признание. Прижалась к флейте щекой. — Значит, мне не мерещилось, что все это время ты был рядом! А ты можешь сыграть?

— Лучше не надо.

Я не стала настаивать, все еще огорошенная полученным признанием.

— Как же так получилось? Ты специально это сделал?

— Можно сказать и так, — его голос был задумчив. — Это случилось давно, когда я только начинал служить князю Церы. Я был горд, впечатлителен и несдержан на язык. Князь потратил много сил, чтобы научить меня молчанию, бесстрастности и покорности. Тогда все несказанные слова обрели свое убежище здесь, — его пальцы легли на флейту поверх моих. — Я редко играю. Слишком много сожалений рождается каждый раз, когда беру чейнадх в руки.

Я возмущенно зашипела. Рэндольф всегда отзывался о своем князе без особой приязни, но с неизменным уважением, и мне казалось, что тот неплохой правитель. Нынешняя откровенность фэйри вызывала жгучее негодование.

— Как ты мог служить ему после такого?

— Он мой князь. Я дал клятву.

— Почему ты вообще оказался в услужении у князя Церы? И разве нельзя было вернуться домой?

Рэндольф вздохнул:

— Мне было немногим более двенадцати лет, когда случился выброс инферно. Мы с Террансом оказались в эпицентре. Он лишился тела. Я… меня закинуло в Церу. В Церу двумястами годами ранее. Я был ничего толком не умевшим самонадеянным мальчишкой с амбициями будущего главы клана. И в одночасье стал никем. Даже не изгнанником. Просто никем, для которого нигде не существовало места. Князь Церы принял меня, хотя мог бы зарезать, и никто не сказал бы в его адрес дурного слова. Но он увидел в куске сырого железа заготовку для будущего клинка и отдал приблудыша на воспитание мастеру Мечей, чтобы тот продолжил образование, которое я начал получать на родине. Так я стал клинком правителя Церы. Мой долг перед ним давал князю право делать то, что он делал.

— А что он делал?

— Тебе не нужно знать подробностей.

— Ты даже не представляешь, как ужасно это звучит, — прошептала я, прижимаясь к фэйри. — Я уже его ненавижу.

— Зря. Князь жесток и безжалостен, но справедлив. Его уроки сделали меня таким, какой я есть. И он никогда не заставлял меня идти против моей чести.

Да уж, хороша характеристика. Я подумала, что знаю, почему шрамы на спине Рэндольфа больше походили на отметины от кнута, чем от меча или шпаги.

— Прости, что играла без спросу. Я не знала. Мне никто не объяснил.