Шрифт:
– А почему бы и нет?
– раздалось за моей спиной. Я обернулась - там стоял дядька лет пятидесяти, с усами. Он был всем хорош, просто сверхчеловек Чехова - и лицо, и одежда, и душа, наверное, - но усы... Когда у мужчины на лице усы - для меня он выбывает из войны полов, не успев ее развязать.
– Если девушки потерялись, почему бы и нет?
– дядька смотрел на нас с нежностью. Он был первый, кто увидел нас с Дани, как двух девушек, обычно люди думают, что мы два парня.
– Он мужик, - кивнула я на Дани. Так, на всякий случай.
– Француз, - дополнила Сонечка.
– Оh oui, - проговорил весело Дани. И секретарь Макс посмотрел на него - словно впервые увидел или наконец-то разглядел. Держу пари, он сгорел, как тот придворный от coup de foudre.
– Пойдемте, я покажу вам карту, - дядька обнял меня за плечи и повлек в кабинет, - и вы сразу найдете все, что нужно.
На Дани он больше не смотрел - словно его и не было. На Дани смотрел Макс. И Дани, подлец, не пошел за нами в кабинет, остался в приемной.
В кабинете, и правда, висела огромная карта Москвы. С выпуклыми очертаниями домов, с красными лампочками, обозначавшими неизвестные мне, но несомненно, важные точки. Но улицы Вильгелльма Телля на карте не было.
– Есть улица Вильгелльма Пика, - усатый дядька отпустил мои плечи - наконец-то - и пальцем водил по карте, - А что вам нужно на этой улице?
– ВГИК, - отвечала я сурово. Дядька повернулся ко мне, с лицом, озаренным надеждами:
– Вы хотите туда поступать?
– Нет, не хочу. Я уже снимаюсь.
– Вы красивая, - произнес одобрительно дядька и погладил меня по голове, как кошку. Гладить меня - неблагодарное занятие, волосы колючие от геля и на ощупь как грязные. Но ему, кажется, понравилось, - Вы красивая, но очень маленькая. Я видел актрис - все они были значительно больше вас.
Что я могла ему ответить - мал золотник да дорог? Я просто смотрела на него снизу вверх из-под его ладони.
– Вы плакали?
– спросил дядька, оценив мои красные глаза, - Отчего вы плакали?
– У меня аллергия, - я вышла, наконец, из-под его руки, - Я пойду. Мой француз, наверное, соскучился.
– Максимка его развеселит, - усмехнулся дядька, - он учился в МГИМО и в Сорбонне, в разное время, конечно.
– Я пойду. Нет для меня на этой земле улицы Вильгелльма Телля.
– Давайте позвоним Катасонову, - предложил дядька, - он точно знает. Не уходите...
Он пытался удержать меня, но я не далась. Вообще-то мне не нравится, когда меня трогают, как вещь в магазине.
– Пустое, - я подошла к двери, взялась за ручку - нет, так уйти было бы невежливо, - Спасибо вам, превосходный любезный господин, - я поклонилась, взмахнув своим сопливым платком, и тогда уж вышла.
Как и следовало ожидать, в приемной Дани и Макс трещали взахлеб на своем французском. Сонечку они отправили восвояси. Дани сидел на столе и болтал ногами, Макс ел его глазами. Я прошла мимо них, пронеслась гневным смерчем, Дани неохотно снялся и двинулся за мной следом. Макс остался за столом с недосказанным французским словом на кончике языка.
Я сбежала по ковровой лестнице вниз, мимо Сонечки с ее Ленином, мимо конторки с добрым охранником - на улицу, выхватила из-за обшлага своего камзола черную сигариллу, подожгла и нервически затянулась. Дани выплыл из подъезда - спокойный и важный, как принц.
– Предатель! Почему ты бросил меня?
– прокричала я ему злобным, свистящим шепотом, - А если бы он меня изнасиловал? Убил? И съел?
– Je ne voulais pas te d'eranger*, - мирно проговорил Дани.
(*Я не хотел тебя беспокоить)
– Ты, ты, ты - да ты сраный пророк Авраам. Когда надо, я тебе жена, а когда не надо - я тебе сестра, - я затянулась чересчур и закашлялась.
– Quelle association complexe...*
(*Какая сложная ассоциация)
– Вы так очаровательно ссоритесь, - за нами спустился этот идиотский Макс с его полированными ноготками и мгимошным французским, - я позабыл, Электрозавод или Хлебзавод?
– Хлебзавод, - машинально ответила я, - Дани, ты что, пригласил его на репетицию?
– Оh oui, - отвечал беспечный Дани.
– Ну и на хуя он там нам нужен?
– К вашему сведению, я беру уроки вокала, - обиженным тоном отвечал Макс. Он был красивый и никакой, с незамутненным лицом округлой яичной гладкости. Любознательный мажор из "Москвы-Берлина".
– Я тоже вас узнал, - в серых глазах его плавала нежность, как топленое масло в каше, - Прекрасная амфетаминовая грубиянка.
1733 (зима). Безобразная графиня
– Какая красота, - Николай Михайлович приблизился к висящему на дыбе подследственному, - А злые люди утверждают, что мы ничего хорошего здесь у себя не видим...