Неудача мало чему научила Сулейман-пашу. Он продолжил ведение внезапных атак, особенно сильными оказались те, которые прошли 30 сентября и 9 ноября. В эти дни на Шипке кипел кровавый бой.

Но туркам не удалось даже вклиниться в оборону противника. В те дни они столкнулись с новой для себя бедой: русские батареи, которые до этого вели огонь днём только прямой наводкой, теперь стали палить по ночам, поражая заранее определённые цели.

В начале ноября в горах повалил обильный снег и наступили холода. Сулейман-паша и его войско потеряли последний наступательный пыл. Горная зима приносила на Шипку совсем иные заботы.

Пока шла осада Плевенской крепости и бои на Шипке, отдельные русские отряды продолжали действовать по всей болгарской территории. Тем временем в заботах о соблюдении секретности и сохранении военных тайн произошёл серьёзный «прокол». Дело даже было не в турецких лазутчиках. Всё открылось в беседе императора Александра II с главнокомандующим:

— Николай, вчера я получил из Лондона от нашего посланника графа Шувалова письмо с приложением номера газеты «Стандарт» от 14 августа. Правда, почта пришла с большим опозданием.

— У меня при штабе есть корреспондент этой газеты мистер Фредерик Бойль.

— Каков тебе показался этот Бойль?

— Весьма любознателен, ваше величество. И даже чересчур. Много чего за ним мои адъютанты постоянно подмечают.

— А кто его рекомендовал иностранным корреспондентом на войну, в нашу армию?

— Рекомендатель известный. Английский гувернёр августейших детей Митчин, ваше величество.

— Митчин? Интересно. Но ближе к делу. Этот Бойль в том номере «Стандарта» рассказывает о расположении наших войск под Плевной и наших фортификациях.

— Но эту газету читает не только граф Шувалов, но и люди турецкого посла.

— Вне всякого сомнения. Этот Бойль, который сейчас находится при армейской штаб-квартире, с явным злорадством отзывается о нашей армии.

— Что он там написал про русского солдата?

— А ты только послушай, Николай:

«...Прошли безропотно те времена, когда армия была готова умереть за царя: теперь в среде её — болезни, недостатки, неудовольствие и ропот. Как бы я смеялся, если б меня самого не трепала лихорадка...»

— Возмутительно. Этого корреспондента надо сегодня же изгнать, ваше величество.

— Не только отсюда, но и из Румынии. Пригласи Нелидова, и пусть он сегодня же даст понять англичанину, что тому лучше всего немедленно покинуть нашу армию. Нелидову присовокупь ещё кого-нибудь из своих адъютантов, толкового в международных делах.

— Есть у меня такой, ваше величество. Полковник Газенкамф. Хоть и интеллигент с виду, но такое поручение исполнит, надеюсь, блестяще.

— Скажи ему, что Бойль должен быть изгнан с возможно большим скандалом и огласкою. Дабы другим иностранным корреспондентам неповадно было дурно отзываться о нашей армии.

— Будет исполнено сегодня же, ваше величество...

Корреспондент английской газеты «Стандарт» Фредерик Бойль, только что прибывший из-под Плевны в Главную армейскую квартиру, был незамедлительно приглашён на беседу с работником Министерства иностранных дел Нелидовым и полковником Михаилом Газенкампфом. Вряд ли британец ожидал, о чём пойдёт речь:

— Великому князю, господин Бойль, угодно знать, ваша ли эта статья в этой газете?

Бойль от неожиданного вопроса и при виде номера «Стандарта» сконфузился. Но отвечать на заданный вопрос ему всё же пришлось:

— Кажется, моя. Да, моя.

— Тогда не кажется ли вам, что вот это место, подчёркнутое синим карандашом, составляет нарушение обязательства, которые вы на себя приняли под честным словом, прибыв в нашу армию?

— Позвольте мне прочесть это место?

— Пожалуйста, господин Бойль.

Англичанин постарался внимательно прочесть свою «фронтовую» корреспонденцию. Вернее то место, которое оказалось подчёркнутым ещё в Лондоне графом Шуваловым. Оправдываясь, он сказал:

— Но ведь эта статья от 14 августа. А с тех пор прошло много времени, и поэтому...

Англичанину не дали договорить. Его перебили на полуслове:

— Об этом позвольте судить нам. Надеюсь, вы и сами признаете, что это наше право.

— О да, конечно.

— Хорошо. Теперь, не кажется ли вам, что в этих строках (уже другое место корреспонденции, тоже подчёркнутое синим карандашом) очень откровенно высказывается крайнее недоброжелательство к нашей армии?