Фёдор угадал причину суетного поведения князя Сицкого, и это ещё больше прибавило горечи его душе, Сапега ничего не заметил. Он был занят портретом.

— Фёдор Никитич, да идите же подивиться на свою парсуну! Ежели это не чудо творения, то что есть чудо?

Слова Сапеги вернули Фёдора к действительности. Он обернулся в сторону художника, о котором забыл, и машинально подошёл к нему. Сапега хлопнул пана Стадницкого по плечу.

— Хотя бы и царю такую парсуну.

Обернувшись к Фёдору, он добавил:

— Сей рисовальщик угадал твою тайную тайных. Ты, боярин, знаешь, подобно доблестным римлянам, что можно взвалить на свои плечи, а чего нельзя.

Фёдор смотрел на портрет, удивляясь тому новому, что появилось в нём за короткий срок. Черты лица, казалось, были схвачены в минуту напряжённой вспышки. В глазах неожиданно проступило что-то восточное, упорное, чего сам он не замечал в себе, но что видели другие.

— Портрет, кажется, верен, — заметил он.

— Верен! И только?! — вскрикнул Сапега. — Да хотя бы и царю такой портрет! — повторил он.

Фёдор вгляделся пристальнее. Неужели в его лице столько нетерпеливой силы? В глазах спокойно-повелительное выражение. «Хотя бы и царю такой портрет»? Не по дьявольскому ли наущению написана сия парсуна? Не сулит ли она погибели? Сапега не станет молчать. Узнает Годунов....

Все эти мысли с быстротой молнии пронеслись в его охваченном смятением уме.

Художник между тем посмотрел на Сапегу и, как бы сговорившись с ним глазами, быстро написал внизу портрета: «Русский царь Фёдор Микитич Романов». Когда он отошёл в сторону, проверяя впечатление, Фёдор выхватил нож и кинулся к парсуне. Художник опередил его, закрыв собой портрет.

— Ни... Сего не можно! — закричал он тонким пронзительным голосом.

— Или ты малевал парсуну и писал сии слова не по вражескому наущению? — резко произнёс Фёдор, отталкивая его.

— Ни-ни. Матка Боска! — кричал пан Стадницкий, продолжая защищать портрет.

Фёдор понемногу остыл.

— Я покупаю сию парсуну! Ермолай! — позвал он дворецкого, — Неси сюда кошелёк.

Вошёл Ермолай и подал хозяину кошелёк. Это был расшитый Ксенией Ивановной подарок. Он лежал в столе, неизменно набитый серебром. Фёдор кинул кошелёк художнику, и тот, на лету подхватив его, несколько раз поклонился в пояс щедрому боярину.

— Сверни портрет да отнеси его на чердак, — приказал Фёдор дворецкому.

Сапега с художником раскланялись. На прощание Сапега сказал:

— Дозволь дать тебе совет: «Живи, как можешь, раз нельзя, как хочется. Но помни: за глупость Бог простит, а за дурость бьют».

Оставшись один, Фёдор добрел до ложа и сразу провалился в сон. Проснулся он ночью и стал вспоминать События дня: рассказ Сицкого, от которого он сделался едва ли не болен, потом этот портрет. Откуда взялся этот пан Стадницкий? И что задумал Сапега? Ведь это он подвёл к тому, что портрет сей — «царский». Тут есть умысел. Но какой? Почему Сапега сказал: «За дурость бьют»? Или он, Фёдор Романов, должен заявить о своих притязаниях на царство? И это в то время, когда вопрос об избрании Годунова решён?

Фёдору не удалось более уснуть. Перебирал события и впечатления прожитой жизни. Почему ему всё время внушали, что в нём есть что-то царственное? В детстве — шутя, позже говорили о сходстве с царевичем Иваном. Постепенно в душе его, словно по бесовскому наваждению, насевались мысли о царстве. Мысли эти брали над ним силу, когда он думал, что на трон сядет Годунов, человек чужой в исконной боярской среде, хитрый, злобный в душе, неспособный принять царство ещё и по невежеству своему. Он не был сведущ как должно даже в Священном Писании.

Фёдор знал: добром это не кончится. Да и сам Годунов всего опасается и бегает гадать к волхвам. Как хотелось надеяться Фёдору, что в последний момент Бог не допустит, чтобы скипетр взял проныра лукавый! Но, судя по рассказу Сицкого, все смирились с происходящим, и всех привёл в смирение Иов. Видно, это имел в виду Сапега, когда говорил: «Живи, как можешь, если нельзя, как хочется». А что означает это «как можешь», видно теперь. Но это ещё лишь начало. Ему, Фёдору, не отсидеться в загородном дворце. Годунов его везде достанет. И ждёт его ссылка или тюрьма. Вот чем закончились мечты о царствии: избранием Годунова и отверженностью его, Фёдора.

— «Русский царь Фёдор Микитич Романов», — язвительно произнёс он некоторое время спустя.

«Хорошо ещё, что догадался спрятать этот портрет. Авось детям и внукам моим любопытно будет посмотреть на мою парсуну», — думал Фёдор, стараясь привести свои мысли в порядок.

Портрет сохранился и был обнаружен в Коломенском дворце по прошествии многих лет, когда на русском троне прочно утвердились Романовы.