Она довела меня до двери класса, открыла дверь и отпустила мою руку, когда я шагнул через порог. И мне опять было стыдно, потому что все, и мальчишки, и девчонки, видели это.

А в пятом классе, когда я д...ил на учительниц, я вспомнил это и вспомнил, что Римма Павловна видела, и мою ж..у, и мою письку. И тогда я стал представлять, как е*у и её"

Гандоныч хмыкнул, и хлебнул водки, и ...

... Тайка пришла к ним в пятом классе. Но не первого сентября, а в начале октября.

Её посадили сначала с Люськой, а потом с Серёжкой.

Тайка была одного с ними возраста, но не по возрасту фигуристая. Девчонки в классе были свиристелки и мокрощелки, а Тайка - крупная, налитая, с широкими бёдрами и круто вздымающейся грудью.

Сочная девка!

После того случая, Тайка попросила пересадить её от Серёжки. Тайка думала, что это он подсунул ей ту записку.

Тень набежала на небритую харю Гандоныча, и он хлебнул водки.

Конечно, у Тайки были основания так думать. Тем более, что после того, как её пересадили опять с Люськой, Серёжка стал приставать к ней.

Нагло!

Один раз, уже выпал снег, он заходил в тамбур с улицы, а Тайка с Люськой, болтая и хохоча, выходили на улицу.

Серёжка выскакивал в перемену на улицу без верхней одежды. Да и тепло ещё было.

Тайка с Люськой, видимо, побежали в туалет и тоже были без пальто.

Серёжка, набросавшись снежками, и сам весь обляпанный снегом, столкнувшись с девчонками в тамбуре, сначала посторонился, а когда они обошли его, скребанул с брюк снег и сунул Тайке за шиворот!

Девка, даже не визгнув, с разворота так шибанула Серёгу, что он отлетел к стенке тамбура и сильно стукнулся затылком.

Ещё улыбка не сошла с его губ, а лицо уже перекосилось от бешенства, и глаза засверкали дикой яростью. Оттолкнувшись спиной, он бросился на Тайку, но она ещё раз припечатала его и выскочила на улицу.

– Ссука!
– выкрикнул Серёжка вслед, перепугав Люську, побледневшую от страха, и оправляя одежду, и стряхивая снег пошёл в класс.

Гандоныч хлебнул водки, вспомнив ещё один эпизод с Серёжкой в четвёртом классе.

В последний день четверти, Васька Попов пришёл в класс в белоснежной рубашке, отутюженной до атласной гладкости. На перемене, после второго урока, Серёжка, повернувшись, Васька сидел на парте за ним, выстрелил в него из трубочки, жёванным бумажным комочком и попал в лицо. Васька толкнул Серёжку и не рассчитал силы. Серёжка больно ткнулся боком об парту. Схватив ручку, а тогда были перьевые, и не раздумывая и не колеблясь, Серёжка вонзил её Ваське в плечо и вскочил!

Васька, весь, залился краской и тоже вскочил. Выдернул и отшвырнул ручку, и увидев пятно крови на рукаве, бросился на Серёжку. В последнее мгновение он сдержался, и схватив в охапку Серёжку, скрутил в бараний рог!

– Не рыпайся!
– прошипел он на ухо Серёжке и отпустил.

Взбеленившийся, от такого унижения, Серёжка, схватил непроливайку (чернильница) и выплеснул чернила на рубаху Ваське!

– Получи, гад!
– выкрикнул он

Васька, увидев синее пятно, расползающееся по белоснежной рубахе, сник, а в глазах заблестели слёзы.

Не от обиды. От жалости к материному труду, которая так старательно выглаживала новую рубаху. С опущенной головой, Васька выскочил из класса.

В класс Васька так и не вернулся и Серёга, живший с ним по соседству, и устыдившись, собрал после уроков Васькины учебники и тетрадки в сумку, и отнёс ему домой.

А ту записку, из-за которой разревелась Тайка, подсунул, в тетрадь по русскому, на одном из уроков, в последнюю неделю мая, не Серёжка.

Гандоныч скривился и хлебнул водки.

Тайка

Тайке пятнадцать лет, и она, в этом году, закончила местную восьмилетку.

– Ты никуда не поедешь! Я тебя не отпускаю. Тайка! Ты слышишь, что я сказал!?

Отец не ругался, но Тайка чувствовала, что он едва сдерживается, чтобы не сматериться.

– Антонина!
– отец зыркнул на мать и, хлопнув дверью, вышел из дому.

Но, тут же, вернулся - Денег, не дам! Мать, смотри у меня!
– и снова вышел.

Валентин закурил и присел на лавочку под березками, растущими во дворе.

По улице шло деревенское стадо.

Среди степенно вышагивающих коров, на сером, в яблоках, жеребце, ехал пастух.

– "И когда успел так загореть?" - подумал Валентин, отвечая кивком головы на приветствие.

Заскрипела калитка, и Зорька, подталкиваемая Антониной, нехотя присоединилась к стаду.

Шествие замыкал подпасок, один из старших сыновей пастуха и, подражая отцу, грубовато, срывающимся голосом, покрикивал на отставших коров, обмусоливающих ветви черёмух, торчащих из-за заборов палисадников.