Алфавит грешника. Часть 1. Женщина, тюрьма и воля
вернуться

Лузгин Владимир
Шрифт:

«Глубока вода и темна…»

Глубока вода и темна.И пускай звезда высока,А дорога вниз от небес до днаТоньше крылышка мотылька.Клён, коль ночь тиха, серебрист.И пускай ольха золота,Но возьмёшь когда прошлогодний лист,Нет различия ни черта.Жжёт огнём пурга меж снегов.И пускай к ней мга, как беда,Если к худшему ты душой готов,Не сломать тебя никогда.Боль обид уйдёт в свой черёд,И пускай кричит дочь навзрыд,Пеленала мать, в гроб жена кладёт –Сын запомнит и повторит.Глубока вода и темна.И пускай звезда высока,А дорога вниз от небес до днаТоньше крылышка мотылька.

«Говорят, что пить одному нельзя…»

Говорят, что пить одному нельзя,Говорят: к беде и печали,А теперь чего, раз ведёт стезя,Как нам вороны накричали.Был мой друг как друг, незлобив и прост,Был мой друг и вдруг – не вернётся.Унесли его ночью на погост,Закопали как инородца.Было у него: синь морская глаз,Сочный говорок, слух совиный,А теперь на нём бархат и атласИ со всех сторон домовина.На щеках его был румянец густ,Будто только шёл по морозцу,А теперь над ним розы чайной кустПод созвездием Змееносца.Поступь у него так легка была,Да и жизнь легла, словно спета,А теперь кругом холодок и мглаБез единственного просвета.Был мой друг как друг, незлобив и прост,Но случилось так – не вернётся!Унесли его ночью на погост,Закопали как инородца.Значит, по уму, по его деламКак и раньше, не оценили,А теперь ему безразлично тамМежду сырости, среди гнили.И любимая, что любимой звал,Не задумываясь – забыла,А теперь чего, пусть бы и узнал,Не дотянется из могилы.Тоже и родня, умеряя пыл,Что тут было брать, разлетелась,А на это он даже не сострил –Сколько мёртвому не хотелось.Был мой друг как друг, незлобив и прост,Лишь одна беда – не вернётся!Унесли его ночью на погост,Закопали как инородца.И причём никто – ни друзья, ни яНе сказал ему, между прочим:«До свидания. До свидания,Если этого бог захочет».

«Года пролежав под застывшей землёй…»

Года пролежав под застывшей землёй,Томясь незаслуженной карой,Сегодня общалось открыто со мнойТворенье писца Ахикара.Не важно, как выглядел автор стихов,Один из немногих на свете,Кому поклониться я в ноги готов,Читая его в Интернете.Во-первых, сказал ассирийский мудрец,И это усвоено мною:Покажется легче пушинки свинецВ сравнении с клеветою.Ещё, сколько с виду она не добра,Запомни: не в силах отмытьсяНе с глади озёрной и не с серебраЛукавой притворной блуднице.И дальше, смиряя гордыню и пылДля дружеского разговора,Тот прав, кто не злился и просто забылПричину ненужного спора.Но больше всего мне последний наказХотелось, чтоб выучил каждый:Пускай лучше умный ударит сто раз,Чем глупый похвалит однажды.

«Голубь бился в моё окно…»

Голубь бился в моё окноИ, казалось, кричал о том,Как там холодно и темно,Как опасливо за окном.Но лишь створку я отворил,Приглашая его под кров,Голубь взмахом светящих крылВзвился в небо до облаков.А я, мучаясь, не пойму,Нет вины моей иль грехаВ том, что нужно было емуДобиваться вот так стиха.

«Гопота тоскует об империи!..»

Гопота тоскует об империи!Впрочем, приспособившись вполнеК воровству, бесправью и безверию,Как Махно, гуляющим в стране.Хочется царя по типу Грозного,И его опричниных затей,Иль генералиссимуса звездного –Друга всех спортсменов и детей.Пусть давно прошло то время, олухамНе понять, в молении гундя,Как их слепота политтехнологамПомогает вылепить вождя.Чьи шестёрки в слюнях до истерикиНа экранах родины моейПресекают происки АмерикиИ зовут сплотиться поплотней,Чтоб под визг резиновых шпицрутенов,Под задорный колокольный звонБенкендорфы, плеве и РаспутиныОкружали президентский трон.Чтоб царила всюду имитация.Встать с колен. Во всем достичь побед.Минус вымирающая нация.Плюс Газпром, Транснефть и Петромед.Потому – да здравствует империя!И плевать, что бьёмся в западнеВоровства, бесправья и безверия,Как Махно, гуляющих в стране.Где подвалы в шприцах одноразовых,Где в углах – не то, так это в рот.Господи, прости и не наказывайВ плебс переродившийся народ.

«Гости, я их ждал, и вот без стука…»

Гости, я их ждал, и вот без стукаВ предрассветной сонной тишинеВходят постепенно друг за другомВ маленькую комнатку ко мне.Эльфы – невесомые созданья,Гномы – горных недр бородачи,Что остались за лазурной граньюВ Гагой убаюканной ночи.Феи в электрических коронах,Ангелы из бабушкиных книг,Жившие по сказочным законам,Жаль, к которым так и не привык.Принцы – благородные красавцы,Королевы – злы и хороши,К ним мне приходилось прикасатьсяКраешками зреющей души.Колдуны – соседи непростые,Добрые волшебники – не в счёт,Не встречались в жизни мне вторые,Первые – совсем наоборот.Людоеды – рост обыкновенный,Великаны – эти на виду,Что тут спорить, каждый, непременно,Принесёт обиду и беду.Это так. Но я лежу счастливый,Пусть каких-то несколько минут:Главное, что папа с мамой живы,И сестра попала в институт.А когда сквозь солнечные нитиРазбредутся гости, кто куда,Я скажу им: «Снова приходите,И как можно чаще, господа!».

«Грузовые вагоны мчат сквозь тьму и сугробы…»

Грузовые вагоны мчат сквозь тьму и сугробы,Набивая карманы дорогих москвичей,Для которых опять арестантские робыМужики примеряют на Отчизне моей.Сколько здесь их лежит поседевших и юных,Безымянных и тех, кого помним пока –От Дудинки к Норильску рельсов гибкие струныПри содействии вохры натянули зэка.Выбивают вагоны дробь на стыках со свистом,И кричат тепловозы, как от пули шальной,Где народа враги, кулаки и троцкисты,От души намахались на природе киркой.Сколько здесь их лежит осторожных и прытких,Безымянных и тех, кого помним пока –От Норильска к Дудинке рельсов чёрные ниткиПри содействии вохры размотали зэка.Снова мутное солнце опускается низко,Как тогда заблудившись в беспредельной пурге,И не видно крестов или звёзд обелисковНад могилами тысяч, привыкших к кирке.Сколько здесь их лежит трусоватых и смелых,Безымянных и тех, кого помним пока –От Дудинки к Норильску рельсов острые стрелыПри содействии вохры прочертили зэка.А над ними вагоны мчат железной оравойМеж озёр и речушек, сквозь туманы и гнус,По отмытым дождями позвонкам и суставам,Чьи владельцы ковали Советский Союз.

«Гуси-лебеди! Чайки-вороны…»

Гуси-лебеди! Чайки-вороны,Ну и прочие, кто не прочь,Если слух прошёл во все стороны,Как товарищу не помочь.Солнца луч ещё искрой острою,Малым пятнышком зыркнул чуть,Сторожей ночных стая пёстраяТак и бросилась мне на грудьЯ лежал во мху и помалкивал,Без сомнения, что добьют,Коли коршунов клёст расталкивал,Да и горлицы тут как тут.Солнца луч ещё даже венчикомНе сумел в траве рассиять,По делам своим к малым птенчикамРазлетелась пернатая рать.Гуси-лебеди! Чайки-вороны,Ну и прочие, кто не прочь,Если слух прошёл во все стороны,Как товарищу не помочь.