— Я подожду, — поспешно закивала Лера, хоть он её и не видел. Стиснул зубы. — Может, укол?

— Спасибо, что не бросила меня, — наконец выдохнул он с облегчением и отрицательно покачал головой. — Потом, перед уходом.

— Я никуда не пойду, — Лера сжала его руку. — Завтра выходной. И если тебе что-то понадобится, я буду рядом.

— Ты не обязана.

— Заткнись, — выдохнула она.

— Просто найми кого-нибудь, у меня есть кое-какие сбережения.

— Нет, Тём, — уверенно покачала головой Лера и села на табуретку. Даже садиться с ним рядом на диван было страшно — такие это доставляло ему страдания. — Придётся тебе терпеть меня, пока не поправишься, — она улыбнулась. — Вот такая будет месть тебе.

— А ты коварная, — улыбнулся он.

— И знаешь что, — Лера подула на ложку супа, хотя тот и не был горячим. — Если вдруг до тебя дойдут слухи, что я беременная, не верь.

Он послушно открыл рот, но потом опомнился, забрал у Леры тарелку.

— А ты беременная?

— Не рви мне душу, — посмотрела она на него с укоризной. — Мне двадцать семь лет. И я бесплодна. Пора бы смириться с этим, но я вдруг стала на что-то надеяться.

— Это потому что ты любишь его, — Артём набрал в ложку бульон, но так и не съел, положил её в тарелку.

— Тём, ешь, пожалуйста, — подняла на него глаза Лера. — Тебе нужны силы.

— Я точно знаю, Лер. Я всё понял в тот день, когда слушал эти записи с регистратора. Я думал — это пустое. Так, увлечение, желание мне насолить или просто новизны, приятных удовольствий. Я же прекрасно понимаю, что стал тогда для тебя адом. Но я услышал, как ты говоришь с ним, как звенит твой голос, как замирает, как… — он откинулся на подушку, Лера едва успела подхватить тарелку.

— Артём, — переполошилась она.

— Когда-то давно, уже не в этой жизни, — выдохнул он, — я помню, ты так же любила меня. Слышать эти слова, сказанные другому, оказалось больнее всего.

— Прости меня, — сжала Лера его руку.

— За это не извиняются, — сжал он её кисть в ответ. — И я искренне желаю тебе счастья. Настоящего. Лёгкого, звенящего детским смехом, искрящегося новогодней мишурой, сияющего улыбками. Ты оказалась сильнее меня, — он вытер выкатившиеся из-под век слезинки. — Ты смогла разорвать этот порочный круг, который нас связывал. И спасла нас обоих.

— Нет, Артём, — вздохнула она. — К сожалению, всё оказалось не так уж и радужно. Иначе не сидела бы я сейчас у твоей постели.

— Он обманул тебя? — приподнял он голову, и даже в его потухших глазах Лера увидела холодный блеск, с которым он обычно грозился оторвать кому-нибудь ноги.

— Точно не знаю. Но всё говорит о том, — она встала и снова взяла тарелку. — Не будем о грустном. Тебе надо поесть.

— Я не хочу, — упрямо покачал он головой.

— Я догадываюсь почему, — строго посмотрела на него Лера.

— Да, мне невыносимо идти до туалета. Да я и есть отвык.

— Значит буду тебя кормить, — зачерпнула Лера суп. — А потом водить. В любом случае ходить, хоть немного, а надо.

Он снова открыл рот, как маленький. А Лера, черпая ложку за ложкой, думала о том, как жестоко пошутила над ней судьба. Лера попросила ребёнка. И он теперь у неё есть. Беспомощный, беззащитный, на руках. Такой же переломанный и израненный, как её душа сейчас, как птица фламинго, о которой он когда-то пел. Отбившийся от стаи, одинокий и потерянный.

И Лера точно знала, что его не бросит. Теперь — нет. Потому что не сможет забыть, закрыть глаза, уехать. Потому что не будет ей счастья, пока он не встанет на ноги.

Потому что такая она, оказывается, злая, её судьба.

Может, Кирилл на то и рассчитывал, когда сказал, что позвонит завтра, только назавтра Лера действительно успокоилась.

Успокоилась настолько, что ей стало всё равно, что он ответит, поэтому ничего не стала спрашивать. В пяти стадиях принятия неизбежного первые три она прошла за два дня: отрицание, гнев, торг. А вот в депрессии застряла.

По привычке ходила на работу. Равнодушно отвечала на вопросы коллег, мамы, Кирилла. Безучастно отнеслась к тому, что вместе с Гессманном Неверов, как и планировалось, посетил Приморье, но в их континентальную глушь не заехал. Он извинялся, переживал, а Лера великодушно его простила и осталась равнодушна.

Приедет он или не приедет, рядом он или нет, звонит или не звонит, что было в его прошлом, есть ли у них будущее — ей стало всё равно. Всё замерло, застыло и превратилось в какое-то небытие. Так и тянулись дни, словно шли мимо, не задевая чувств, не оставаясь в памяти.