— Это нервы. У него всегда был плохой желудок.

— Хм, — ответила мама.

Я вышла с имбирным шариком и дала ему лекарство между глотками. Он дрожащими руками сунул шарик в рот, принял от меня одежду — толстое болеро без украшений, простую рубаху, пояс и штаны. Отмахнувшись от моей помощи, он медленно оделся и повернулся к снегу.

Он оставался снаружи, мы с мамой собрали вещи и вернули на мулов. Когда они были загружены и готовы, я потрясла его за плечо.

— Мулы готовы, — сказала я. — Идем.

Но он не встал, а покачал головой.

— Не могу.

— Почему? Живот?

— Не только это, я… все тело… я не могу перестать дрожать, — он протянул флягу, показывая.

Я услышала скрип кожи, мама забралась на Шашку. Я не хотела задерживать, так что схватила его под руку.

— Может, тебе станет лучше после завтрака. Ты можешь поесть по пути.

— Вряд ли еда удержится.

— Нужно двигаться, — сказала я. — Мы не можем задерживаться, наш след могли уловить. Идем. Я буду ехать за тобой.

Как-то, несмотря на хрипы и страдания, я подняла его на ноги и в седло мула. Он сгорбился, руку прижимал к животу, другой держал поводья и гриву. Мама смотрела, скривив губы.

— Вперед, — сказала я, устроившись в седле. — Я буду в конце.

Днем мы двигались медленнее, чем мы с мамой ожидали. Селено не мог двигаться на муле быстро, хотя мама просила его. Я ехала за ним, смотрела, как он сжимается, опустив голову, не замечая пейзаж вокруг.

Я пыталась следить за ним, но не могла игнорировать окружение. Широкий каньон Каллаиса был самым поразительным пейзажем в Алькоро, но мы медленно подбирались к моему любимому типу пейзажа. Пропали заросли шалфея, их сменил склон с хлопковыми деревьями, а потом рощи берез. Березы были красивыми в снегу, идеальный набросок углем, черные полоски на их белой коре выделялись на замерзшем фоне. Воздух был тихим, как бывало только зимой, порой его нарушали вопли нескольких орланов, порой было слышно запоздалых лосей. Выше земля сменится альпийскими лугами, шумными ручьями и высокими елями, все они были под покрывалом снега зимой. Тихая ностальгия отвлекала мои мысли весь день — в таком месте был наш с мамой домик. Не так высоко, чтобы был плодородный сад, но достаточно высоко, чтобы порой бывало жарко.

Оказалось, мы думали о схожем.

— Помнишь маленькое поле лилий в паре миль от домика? — спросила она через плечо.

Я улыбнулась.

— С озером и еловой рощей, — мое сердце парило, я вспомнила сильный запах и поняла, что не увижу те альпийские луга и не окажусь в ароматных лесах снова. Если моим планом было привести Селено к петроглифам, а потом убежать, то это были мои последние дни в родной стране. Я закрыла глаза и попыталась представить пляжи и тропические фруктовые деревья Самны. Несмотря на привлекательность теплого белого песка и соленой воды, поляна лилий не пропадала из головы.

Селено закашлялся между нами, сплюнул на снег. Я открыла глаза и направила энергию на ускорение его мула.

День был коротким, из-за медленного темпа мы добрались до места назначения, когда уже было темно. Копыта наших мулов зацеплялись за камни на дороге, мы направили их к хижине охотника, окна на зиму были заколочены. Она была даже меньше прошлой хижины, даже без крыши над столбиком. Мама указала Селено сесть на полу хижины, пока мы ели и укутывали мулов. Король сидел, прижав колени к груди, его лоб был прижат к рукам.

В хижине было не теплее, чем снаружи, и мы втроем с сумками заняли почти все место на полу. Мама вытащила сумки с едой, отдала мне мешок с сушеным мясом. Я протянула его Селено, он отвернулся. Мама фыркнула, ее дыхание облачком пролетело рядом с лампой.

— Нет смысла голодать, — сказала она.

— Я не смогу это переварить, — сказал он.

— Тебе нужно что-то съесть, — сказала я. — Сегодня мы шли полдня, но завтра будет весь день.

— Я не могу, Джемма, — раздраженно сказал он.

— Вот, — я порылась в сумках. — Возьми еще шарик имбиря, а потом немного кедровых орешков. Может, это подойдет.

— Почему ты не можешь оставить меня в покое? — сказал он, отвернув голову.

Я замерла с шариками имбиря, задетая. Мама фыркнула.

— Потому что она пытается не дать тебе упасть, неблагодарный ребенок.

Он медленно повернул голову к нам, посмотрел в глаза моей маме.

— Я бы попросил говорить «Ваше величество», если не хотите говорить «мой король».

Она жевала полоску мяса и смотрела на него.

— Проблема не в титуле. Дело в том, как ты его носишь.

Он хмуро смотрел на нее.

— Зря я надеялся, что пять лет в тюрьме изменили ваши взгляды.

— Десять лет, мой знаменитый король.

Моя попытка успокоить их не сорвалась с языка, я посмотрела на нее.

— Десять лет?

Она все еще смотрела на него.

— А ты ошибаешься в эффективности тюрьмы, если думаешь, что пребывание в заброшенных шахтах смягчит взгляд на потуги монархии.

— Шаула говорила, что было пять лет, — сказала я ей. — Она давала мне документы об освобождении.