— Идем, — сказал Селено с долей нетерпения. — Я хочу увидеть это и уйти отсюда.

Я медленно вытащила руки из лямок сумки и опустила ее на землю. Я вдохнула — в последний раз? — повернулась боком, сжала фонарь в ведущей руке, а сумку в другой, и пошла в туннель.

Каменные стены были влажными, давили на мою грудь и живот, и я поздно поняла, что нужно было снять болеро, которое теперь цеплялось пуговицами. Но Селено уже шел следом, и если я уйду отсюда, вряд ли наберусь смелости войти еще раз. Так что я двигалась, не видя ноги или что-то, кроме блеска влажного камня в дюймах перед глазами.

Не было смысла говорить. Даже если бы я могла дышать — а в тесном пространстве это было сложно — разум не мог думать. О чем мы говорили? Зимний памфлет… Лиль Робидью… звездные обручи? Мой обруч чуть съехал, я пригнулась под камнем. Почему мы говорили об обручах? Мы о них вообще говорили?

Мона. Мы говорили о Моне.

Нет, мы говорили про ее брата Кольма. Голова кружилась, разум вцепился в это, как в буй. Кольм Аластейр, брат Моны. Один из двух братьев. Он изучал историю культуры. Исследовал эволюцию традиционных украшений для волос леди Алькоро, помимо остального. Он читал документы, что мы оставили, когда он, его сестра и остальные выгнали Алькоро из озера Люмен.

История в Алькоро была не такой престижной, как точные науки, математика. Историей занимались в качестве хобби. Религиозные споры, в которых участвовала — и участвует, как я напомнила — моя мама, были самым распространенным видом исторических дебатов. Но, мама подтвердила бы, если увлечься, можно было попасть в тюрьму. Может, потому все пришли к выводу, что история — дело Прелатов. История Алькоро все же всегда была связана с Пророчеством. Слова Призма были в настоящем, прошлом и будущем страны, что еще учить?

Не культуры других стран.

Желудок сжался еще сильнее. Разум щекотало, как от той искры, что возникла, когда я стала задумываться, были ли цикады такими, как говорили ученые.

«Это странно. Это неправильно».

А если…

А если, гипотетически, наше восприятие истории и культуры как хобби как-то повлияло на наши международные отношения? А если, гипотетически, посвящение одной Истории, определенной Пророчеством, ослепило нас, и мы не видели никого из тех, кого не тревожила судьба Седьмого короля?

Луна и звезды, я пыталась отвлечься, а не выдвинуть идею для работы. Как я вообще к этому пришла?

Кольм Аластейр.

Изучающий историю культуры.

И что? А ничего.

Я споткнулась о выступ на полу, но было слишком тесно для падения. Я обмякла, колени ударились о камень. Фонарь стукнулся о стену, послав тени в пляс вокруг нас.

— Ты в порядке? — сказал Селено за мной, его голос был приглушен.

— Да, — выдохнула я, хотя это было не так. — Пол немного поднимается.

— Ты сможешь пролезть?

— Да, все… не так плохо, — сглотнув, я повернула ногу под неловким углом и пролезла дальше. Сумка шуршала. Боком, боком. Еще пару шагов на носочках в тесноте.

Селено выдохнул.

— Хорошо, что мы ели только печенье и немного мяса, иначе было бы сложно.

Если это была шутка, я не смогла смеяться. Я пыталась отвлечься, но помнила закрытые двери, тесные стены, синяки на коленях и локтях и ощущение, что ничего не изменится — не было движения воздуха, солнца, простора. Только тьма и мое дыхание на моем лице…

Я внезапно вывалилась в пустоту. Я покачнулась от свободы движения, тело пыталось понять, что вокруг. Потолок не изменил высоты, был меньше, чем в футе надо мной, но стены образовали маленькую комнатку, не больше нашей кровати по размеру.

— Ого! — Селено вывалился за мной. — Это уже радует. Мы на месте?

Я вытерла дрожащей рукой лоб.

— Не уверена, — я подняла фонарь и посветила на стену перед нами. Она была усеяна минералами, я пару секунд понимала, что на неровном камне нет резьбы, оставленной людьми. Я поворачивалась к стенам, скользила рукой по мокрому камню, вглядывалась в тени, искала знакомые линии и изгибы древнего письма. Но ничего не выделялось — ни фрагмента, ни силуэта.

— Не понимаю, — сказал Селено, глядя на полоску оранжевого материала. — Где они?

Я повернулась к стене со щелью, откуда мы выбрались, смятение граничило с тревогой. Не может быть… мама говорила… я шла за знаками, мы прошли столько… но, но, но…

Я повернула фонарь, взгляд упал к нашим ногам на черную линию, что я приняла за тень.

Это не была тень. Это была брешь под камнем в десять дюймов высотой.

Над ней были смело нарисованы два белых Х.

— Черт, — сказал Селено, проследив за моим взглядом. — Нам придется туда лезть?