Шрифт:
А Драгана молвила:
— Не называй себя так, батюшка. Вовсе не стар ты. — И, обернувшись, обратилась к матушке Владине: — Кто же кормит у вас всю семью?
— Веселинка — наша кормилица, с тех пор как у отца глазоньки свет белый видеть перестали, — ответила та. — Она его ремесло плотницкое сызмальства переняла, сперва в подмастерьях была, а теперь сама трудится.
Во взоре Драганы, обратившемся на Веселинку, отразилось уважение, сердечное тепло и ещё что-то такое хрустально блестящее и влажное, отчего девушка вдруг ощутила жар в груди и смущённо отвела глаза. Дыханию почему-то тесно стало под рёбрами, а во рту пересохло. Веселинка спрятала кисти под передник, хоть и знала, что стыдиться тут нечего. Но ей отчаянно хотелось, чтобы её руки стали нежными и мягкими: от таких рук ведь и ласка приятнее...
Драгана в три широких шага очутилась рядом, прижала девушку к груди и расцеловала.
— Вот, оказывается, какая у меня невеста, — проговорила она с нежностью. — Что же мне остаётся? Остаётся только любить её ещё крепче!
Веселинка поёжилась от горячих мурашек. Хотелось нахохлиться воробушком и зарыться в пушистый кошачий мех, прильнуть, утонуть в ласке, расслабить усталые плечи, на которых она несла так много... Опереться на сильные родные руки и позволить им всё... Всё, что только вздумается.
— Не кручиньтесь, батюшка и матушка, горю вашему помочь можно, — сказала Драгана. — Свет Лалады — великая целительная сила. Мы с сестрицей Хвалиславой попробуем вернуть ослепшим очам зрение. И тогда, Веселинка, твой батюшка снова сможет работать в полную силу, и пройдёт его тоска душевная.
— Не ослышался ли я? — от волнения пошатнувшись и ухватившись за край стола, пробормотал Бермята. — Ничего на свете я так не желал бы, как прозреть! Ох, гостьи дорогие, даже поверить боюсь, что такое может быть!
— Верь, батюшка, — с улыбкой переглянувшись с Драганой, молвила Хвалислава. — Что, сестрица, быть может, прямо сейчас и начнём?
Драгана кивнула, и они усадили Бермяту на лавку. Каждая женщина-кошка возложила ладонь на слепые очи, и их пальцы соприкоснулись в целительном порыве. Веселинка, не чуя под собой ног, застыла в ожидании чуда, а её сердце скакало галопом и билось так, что воздуха не хватало. Матушка Владина глядела широко раскрытыми глазами и кусала пальцы, а младшие девочки сбились в кучку, и она обняла их, как цыплят.
— Ох, родненькие, неужто вы и впрямь отца исцелите?
— Быть может, потребуется влить ему свет Лалады несколько раз, — ответила Драгана. — Сегодня он, возможно, ещё ничего не увидит, но Лаладина сила обязательно пробьёт пелену на его глазах. Этот недуг — излечим, нужно только немного набраться терпения.
Их с Хвалиславой пальцы излучали тёплый золотистый свет, который струился в белёсые незрячие очи и наполнял глазницы. Когда женщины-кошки сняли руки, матушка Владина, не утерпев, спросила:
— Ну, отец, как?
Бермята, поморгав, проговорил:
— Правым глазом... как будто видеть что-то начинаю! — В его голосе дрогнула робкая надежда. — Тени какие-то шевелятся!
Веселинка, бросившись к отцу, помахала перед его лицом рукой из стороны в сторону.
— Батюшка, видишь?
— Тень двигается туда-сюда, — сказал тот, пошевелив бровями и улыбнувшись. — Помогает свет Лалады! Ведь прежде я и этого не видел!
Он радовался даже теням, а Веселинка со светлой дрожью в сердце заметила — или ей показалось? — что глаза отца двигались вслед за её рукой. Бросившись на шею Драгане, она обняла её что было сил.
— Благодарю тебя...
— Рано ещё благодарить, горлинка, — молвила та с мудрой белогорской улыбкой во взгляде. И, опустив руку Бермяте на плечо, добавила: — Завтра продолжим, батюшка. А сейчас пусть пока Лаладин свет, который мы в тебя впустили, делает свою целительную работу в тебе. Впитаться ему надобно как следует. Завтра мы тебе ещё и водицы из Тиши принесём, чтоб глаза ею промывать, да и испить будет не вредно. С нею лечение быстрее пойдёт.
На радостях матушка Владина позвала всех за стол. За обедом белогорские гостьи рассказали о себе. Драгана трудилась старателем; имела она особый дар видеть золотоносные жилы в земле и золотой песок по руслам ручьёв и рек. Подумалось Веселинке: уж не потому ли кудри женщины-кошки были такого же солнечного цвета? Хвалислава жила в горном селе, разводила овец и коз, а также её семья держала пчёл.
В саду, под набирающей цвет яблоней, Веселинка всё же поведала Драгане о своей тревоге. Пощекотав её щёку носом, женщина-кошка замурлыкала.
— Мурр, мурр, ладушка, не печалься об этом. Батюшку твоего мы вылечим, и он снова сможет работать. А семье твоей мы будем помогать. Как же иначе? И у сестрицы твоей белогорская родня появится — оттуда поддержка тоже будет. Не тужи, горлинка моя, не пропадут твои сестрицы и батюшка с матушкой.
Каждое её слово падало на сердце Веселинки целительным бальзамом, и тиски тревоги разжимались, отпускали душу. Потоком свежего воздуха лилась в неё вера, что скоро всё наконец будет хорошо, и становилось на душе светло, безоблачно и радостно.