— Хм... Даже не знаю, какую и работу-то тебе дать. В мастерской от тебя мало проку, ты делу не обучена, а разнорабочих у нас и своих хватает. Говоришь, копьё метать умеешь? Вот и иди тогда ты, голубушка, в китобои. Отработаешь лето на промысле — получишь вот такой мешочек золота и ожерелье для своей невесты в придачу. — Капуста показала руками размер мешочка — как не слишком крупный кочан одноимённого овоща. И добавила с усмешкой: — Ты не радуйся раньше времени, что оплата щедрая. Работёнка-то это тяжёлая, не всякому по плечу.

Как многие северянки, была Капуста упитанна, светловолоса, с лиловато-синими глазами. Её выскобленный бритвой и смазанный для блеска жиром череп походил на кочан, а с темени спускалась шелковистая светло-льняная косица. Ей принадлежала китобойная ладья, на которой в море выходил отряд кошек-охотниц. О том, что она носит дитя, Олянка ей не сказала, а то Капуста, скорее всего, отказала бы ей. Срок был ещё невелик, живота не видно толком, да и когда выступать начнёт, под просторной одёжей можно спрятать. Выдержит ли она? Не повредит ли тяжёлый труд дитятку? Олянка чувствовала в себе довольно сил.

— Харчи — свои, из дому, либо ешь то, что сама добудешь, — обрисовала Капуста условия труда. — Жить для удобства проще на берегу, в китобойном становье. Мешок спальный тебе дадут, острогу сама по руке выберешь. Сапоги и плащ непромокаемый получишь тоже. Главное — острогу бросать умело, а прочие тонкости по ходу дела освоишь.

Кошки-китобои жили в низких, но длинных каменных домиках на берегу сурового моря. Жилища печами не отапливались, там были только очаги для приготовления мяса на огне и кипячения воды. Спали прямо на полу, завернувшись в мешки из шкур северного оленя, сшитых мехом внутрь: северное лето — прохладное, ночами зябко.

Кошки встретили новоиспечённую охотницу с удивлением и недоверием. Во-первых, потому что Марушин пёс, а во-вторых...

— Ты острогу-то хоть бросать умеешь?

Ей дали короткое, тяжёлое копьё и велели метнуть в сложенные горкой мешки с песком. «Шу-шу-шу, — заплясали в ушах шепотки-непоседы. — Север-Север-Север...» Толстое древко легло в руку, вес его распределился так, как нужно. Знать надобно место, за которое браться — тогда и полетит оружие туда, куда следует. «Ф-фух!» — прошуршало в воздухе копьё. Наконечник проткнул мешок и ушёл глубоко в толщу песка.

— Недурно, — сказала светловолосая кошка с глазами цвета мышиного горошка. — Но сейчас ты на твёрдой земле, а в море с лодки бросать будешь. Сестрицы, несите-ка вон ту посудину сюда!

Кошки притащили старую, прохудившуюся лодку и поместили её в пяти саженях от горки. Олянка забралась в неё, а охотницы принялись раскачивать её за борта, изображая волны. «Шу-шу-шу... Море-море-море», — шелестели неотвязные шепотки, плескались, точно холодная вода. Закрыв глаза, Олянка покачивалась на пружинящих ногах. Она ловила середину в себе. Средоточие покоя, которое всегда держится ровно, как тело ни швыряй. Нащупав его, она соотнесла с ним такую же середину у древка копья и связала их незримой нитью равновесия. «Ф-фух!» — новый бросок, и острога попала точно в горку.

— Неплохо, — сказала синеглазка. — Вылезай.

Олянка выбралась из лодки, а кошка сказала:

— Меня Браной зовут. А тебя как?

— Олянка я, — представилась та.

— Хорошо бросаешь, — похвалила Брана. — Вот только на вид тощевата ты. Мы перед промыслом за зиму отъедаемся, потому что когда дело вовсю горит, то и перекусить бывает некогда. Да и сил много уходит.

— Ничего, выдюжу, — процедила Олянка.

— Ну, смотри, — серьёзно поглядела на неё Брана. — А чего ты в китобои-то подалась?

— Заработать надо, — коротко ответила Олянка. И добавила, чувствуя к этой кошке доверие: — У меня свадьба скоро.

— О, поздравляю, — клыкасто улыбнулась та. — У меня сие радостное событие уже за плечами.

Дружелюбная, весёлая Брана Олянке понравилась. В ней не чувствовалось предубеждения против Марушиных псов, а между тем она совсем Олянку не знала.

Олянке выдали высокие непромокаемые сапоги почти до бёдер и кожаный плащ с просмоленными швами. Ещё из рабочей одёжи полагались грубые перчатки из шероховатой кожи, чтоб древко не скользило в руке. Крутобокая парусная ладья устойчиво сидела на воде, к её бортам крепились лёгкие лодки, в которых охотницы приближались к киту. Вдобавок к парусу судно оснащалось вёслами, которые шли в ход, когда надо было поднажать и ускориться. Двадцать гребцов, двенадцать охотниц, старшая над гребцами, старшая над охотницами, смотрящая за парусом — таков был состав отряда их ладьи.

В первый раз Олянке не довелось самой бросить острогу, но в лодку она прыгнула. Кит поддал лодку хвостом, и охотницы искупались в холодной воде. В ладью вернулись через проходы. Если б Олянка когда-то не получила лечение чудесным сердцем-самоцветом, бултыхаться бы ей в волнах, но проход выручил и её. Охотницы во второй лодке зацепили кита несколькими острогами, наконечники которых были устроены так, что входили они в плоть легко, а назад их извлечь можно было, только вырезая с мясом. Засели они в теле зверя крепко. Олянка вдруг ощутила жалость к огромному животному... Но северянки ели китов, это была их основная пища, без которой они вряд ли прожили бы. Без надобности они не убивали, а ровно столько, сколько требовалось для пропитания. На самок с детёнышами-подростками не охотились.