— Моё решение никак нельзя назвать поспешным, ваше высокопревосходительство.

— Ну, что же, Андрей Петрович, коли вы всё решили и готовы заступить на службу, могу предложить вам остаться здесь в Тифлисе.

— Мой адъютант получил новое назначение при Главном штабе в столице, — поморщился генерал, — вот вы его и замените. Идите и принимайте дела у поручика Волховского, — распорядился Розен.

Ефимовский наклонил голову в знак согласия и покинул кабинет главноуправляющего. От него не укрылось отношение Розена к штабным, Андрей и сам их недолюбливал, потому таким поворотом дела остался не доволен. При штабе обыкновенно царила весьма удушливая атмосфера. Здесь почитались чины и связи, а вовсе не доблесть и заслуги на полях сражений. И вот ныне, ему предстояло нести службу среди этой братии, жадной до наград, чинов и званий.

Волховский, не скрывая радости, оттого, что ему столь быстро сыскалась замена, довольно поспешно передал дела своему преемнику и принялся объяснять, в чём состоят обязанности адъютанта при главноуправляющем. По сути, адъютанту отводилась роль секретаря, но, как рассказал поручик, на этой должности можно было обзавестись весьма влиятельными знакомствами, дабы продвинуться вверх по карьерной лестнице без особых помех. Однако, Ефимовского его рассказ нисколько не взволновал. Приди ему в голову сделать карьеру подобным образом, он бы остался в Петербурге и воспользовался связями, коих, видит Бог, у него было немало, но подобное продвижение по службе претило его натуре, да и не понимал он, каким образом он сумеет быть полезным отечеству просиживая в штабе лучшие годы жизни.

Оставшись один на один с горой бумаг, что высилась на столе и всё увеличивалась с прибытием каждого нового курьера, Андрей впал в состояние лёгкой паники. Рапорта, приказы, донесения — всё перемешалось на теперь уже его рабочем столе. Поднявшись со стула и глядя на хаос, что творился в приёмной, Ефимовский шагнул к узенькому окошку и выглянул на улицу. Прислонившись лбом к холодному стеклу, он медленно сосчитал до двадцати, стараясь унять волнение, после чего вернулся к столу и принялся раскладывать документы по стопкам, сортируя их в зависимости от назначения и даты.

Розен несколько раз вызывал его к себе, когда надобно было составить донесение или записать текст того или иного приказа. Уже к концу дня Ефимовский был убеждён, что предпочёл бы нести службу на самой дальней линии, на самом опасном её участке, нежели пытаться разобраться во всей этой бумажной карусели, что закружила его с самого утра.

Только после обеда, когда генерал уже покинул свой рабочий кабинет, Андрей закончил раскладывать документы и переписал набело все донесения.

Освободившись и вернувшись на постоялый двор, Андрей предался размышлениям над утренним разговором с бароном Розеном. Отправляясь на Кавказ, он не подумал о той, кому его решение, вне всякого сомнения, причинило огорчение, ежели ни душевную боль, о матери. Ему был ведом только один способом, коим можно было унять беспокойную совесть. Конечно, это весьма слабое утешение для madame Соколинской, но всё же будет лучше, ежели он сообщит о том, что жив и здоров, а также, что службу ему предстоит нести в штабе, не рискуя собственной жизнью.

Усевшись за стол, Андрей снял нагар со свечи и обмакнул перо в чернила. Слова ложились на бумагу легко, выстраиваясь в ровные строки. Пока он писал, улыбка не покидала его уст, а пред мысленным взором стояло милое сердцу лицо с лучиками морщинок в уголках глаз, обрамлённое прежде времени поседевшими локонами.

"Милая моя маменька, Татьяна Васильевна! Знаю, как огорчило Вас моё решение и поспешный отъезд на Кавказ, потому спешу сообщить, что жив, здоров и ныне нахожусь в Тифлисе. Не стану Вам описывать причины, заставившие меня покинуть деревню, Вы и так прекрасно осведомлены о них. Надеюсь лишь, что Вы понимаете, отчего дальнейшее пребывание в поместье сделалось для меня невозможным. Душа и сердце жаждут успокоения, но не могут обрести их, коли та, что стала причиной сего беспокойства столь близко.

Вам не стоит тревожиться обо мне, потому как ныне я остаюсь при штабе, и тяготы военных походов мне более не угрожают. Я сменил на посту адъютанта поручика Волховского. Он давно рвался в Петербург, но в Тифлис присылают мало офицеров, умеющих в достаточной степени владеть пером и грамотно изъясняться по-русски, и ему долгое время не было замены. Служба штабного адъютанта скучна и утомительна, но в ней имеется целый ряд преимуществ, которыми я, впрочем, вряд ли воспользуюсь, потому, как вовсе не к тому имею устремления.

Что я могу сказать о Тифлисе? Город довольно многолюдный, населённый представителями различных национальностей. Здесь есть целая улица, именуемая Армянским базаром. Вся улица представляет собой вид нескончаемого рынка. Довольно любопытное зрелище. Грузины, армяне, татары, лезгины, персияне, имеретины, кабардинцы, русские, немцы, каждый в своём народном платье, составляют мешаную толпу, привлекающую внимание своею яркою пестротой.

Я подумываю о том, дабы нанять квартиру, потому как, скорее всего, останусь здесь на довольно длительное время. Постараюсь писать Вам, как можно чаще, и с нетерпением буду ждать Ваших писем. Ваш любящий сын, Андрей".

Окончив писать, Ефимовский вынул из кармана брегет. Спать ложиться было довольно рано, а потому он решил воспользоваться возможностью и осмотреться в городе. До сей поры бывать в Тифлисе ему не доводилось, потому, будучи по природе своей человеком любознательным, Андрей вышел пройтись, дабы ознакомиться с местностью и составить себе какие никакие представления о нём.

Январский морозец довольно ощутимо пощипывал нос и щёки. Дыхание вырывалось изо рта облачком белого пара. Ефимовский неспешным шагом обошёл площадь, нашёл дом купца Халатянца, о котором ему говорил поручик Волховский, и направился по улице, ведущей к дому главноуправляющего. Едва солнце скрылось за горной грядой, на город быстро спустились густые зимние сумерки. Окна особняка главноуправляющего светились тёплым манящим светом, слышались приглушённые звуки музыки, кто-то музицировал. "Видимо, точно также нынче проводит время Марья Филипповна, — подумалось ему. Ведь она так рвалась в столицу, блистать, пленять, сводить с ума", — усмехнулся Андрей.