Чувствовалась в нём дикая необузданная натура его предков, в чьих жилах текла кровь потомков самого князя Бехана — грозного и неустрашимого воина. Бывало, один его пристальный взгляд заставлял сердце замереть в испуге, а потом пуститься вскачь так, что стук крови висках гулом отдавался в голове. И этого человека она намеревалась обмануть?

Поутру, едва рассвело, Милка принялась собирать вещи Марьи и укладывать в дорожные сундуки, что стояли прямо посреди спальни.

Mademoiselle Ракитина спустилась к завтраку, как ни в чём ни бывало, простилась с братом, отправлявшимся на службу и сразу после трапезы поспешила обратно в свои покои. Стащив с пальца ненавистный перстень, она торопливо написала несколько строк, свернула записку, залив край воском и поставив печать, вручила её вместе с перстнем лакею, наказав снести в дом Куташевых на Мойку.

Князь Куташев завтракал в обществе сестры, когда дворецкий доложил о том, что к нему посыльный от Марьи Филипповны. Не окончив трапезы, Николай вышел из столовой в вестибюль, где, испуганно озираясь по сторонам, топтался молоденький парнишка.

— Тебя Марья Филипповна прислала? — поинтересовался князь, взирая из-под нахмуренных бровей на побледневшего лакея.

— Барышня передать просили, — сбивчиво заговорил слуга, протягивая Куташеву запечатанное послание и что-то завёрнутое в дамский носовой платок.

Николаю не надобно было даже разворачивать платок, дабы понять, что именно передала ему через слугу Марья Филипповна. Взмахом руки отпустив изрядно струхнувшего лакея, Куташев сунул в карман перстень, завёрнутый в лоскут тончайшего батиста, обшитый кружевом и широким шагом прошёл в библиотеку.

В записке было всего несколько строк, которые, тем не менее, привели князя в совершеннейшее бешенство.

"Выйти за Вас было бы ошибкой, которая, боюсь, обойдётся мне слишком дорого. Как я уже говорила Вам, я Вас не люблю, и вряд ли когда-нибудь мои чувства к Вам переменятся. Я не боюсь Ваших угроз, всё одно, ноги моей в Петербурге больше не будет. За сим, прощайте. М.Ф.".

Скомкав лист, Николай швырнул его в пылающий камин и потянулся к серебряному колокольчику на столе. На его зов явился лакей и, поклонившись, застыл в дверях в ожидании распоряжений.

— Скажи, что я велел выезд закладывать, — коротко приказал он. — Луке передай, пускай вороных запрягает.

Кровь в жилах вскипела от нахлынувшей ярости: "Маленькая дрянь! Посмешище из меня собралась сделать!" — сжимал князь в кулаки ладони, затянутые в серые лайковые перчатки. В ожидании тройки, Куташев нервно прохаживался по крыльцу, изредка поглядывая в ту сторону, где находился Финский залив. На горизонте темнели облака, предвещая непогоду, но откладывать выезд, значит позволить mademoiselle Ракитиной ускользнуть из столицы, а этого он допустить никак не мог. В подобном случае он будет выглядеть совершеннейшим глупцом, ведь уже оповестил самых близких о скорой женитьбе.

Забравшись в сани, Куташев велел вознице ехать к Московскому тракту.

— Что есть духу гони, — напутствовал он, усаживаясь поудобнее.

Тройка вороных сорвалась с места и понеслась по Петербургу, точно выпущенная из лука стрела. Ни у кого в столице не было столь же быстрого выезда, как у Куташева. Вскоре город остался позади. Упряжка вырвалась на простор, снег серебристым шлейфом летел из-под полозьев, небо потемнело, и вскоре поднялась метель.

В голову пришла мысль, что сначала надобно было бы съездить к Ракитиным, вдруг случилось так, что Марья Филипповна ещё не успела выехать из Петербурга. Николай уже намеревался отдать приказ поворачивать назад, но впереди сквозь пургу показался крытый возок.

— Гони! — подтолкнул Куташев тростью возницу в спину.

Тройка легко обошла возок и остановилась в нескольких саженях, вынуждая и возницу, управляющего возком остановить лошадей.

— Чьих будешь?! — выбираясь из саней, поинтересовался у перепуганного возницы Куташев.

— Ракитиных, ваша милость, — отвечал мужик, вжав голову в плечи.

Лакей, следовавший на запятках возка, соскочил на снег и преградил князю, намеревающемуся распахнуть дверцу возка, дорогу. Отшвырнув его в сугроб, Николай рывком открыл дверцу. Марья Филипповна с головы до ног укутанная в меха и шали, сердито сверкнула глазами. Куташев усмехнулся.

— Вон пошла! — перевёл он взгляд на Милку.

— Это кто же вам дал право моими слугами распоряжаться? — задыхаясь от кипевшей в ней злости, выдохнула Марья.

— Ты и ты, — кивнул он, не обращая внимания на возражения mademoiselle Ракитиной, Милке и лакею, отряхивающего снег с зипуна, — в сани!

Понимая, что не время спорить и упорствовать, когда вот-вот разыграется такая метель, что и в Петербург вернуться будет весьма непросто, Марья сдалась и знаком велела слугам подчиниться, после чего отодвинулась в самый дальний угол возка.

— В Петербург поворачивай, — велел вознице Ракитиных князь, забираясь в возок.

Кряхтя и ругаясь себе под нос, возница развернул возок и вслед за княжескими санями отправился обратно в столицу. С тех пор, как сел в возок, Николай не проронил ни слова. Отвернувшись к оконцу, за которым бесновалась разгулявшаяся метель, он не обращал ни малейшего внимания на притихшую в уголке Марью Филипповну. Mademoiselle Ракитина, не выдержав тягостного молчания, первой нарушила прерываемую лишь воем ветра и окриками возницы тишину: