— Ступай, я же вижу, что ты спешишь, — отпустила его Марья Филипповна.

Поднявшись в свои покои, княгиня из окна проводила глазами возок брата и в бессилие опустилась на кушетку.

Как же больно ощущать, как рушатся надежды, как мечта ускользает будто вода сквозь пальцы, но больнее всего было осознавать, что предал тот, кому верила безоговорочно. Что это, ежели не предательство? Сначала обнадёжить, позволить расправить крылья, а потом безжалостно отнять их. Выть хотелось от бессилия, от тоски, что грозила задушить, став комом в горле. Как жить дальше, когда ничего нет впереди, когда даже то, что можно было сохранить, рухнуло и похоронено под обломками?

— Барыня, вам нехорошо? — робко осведомилась горничная, застав хозяйку, сотрясающуюся в глухих рыданиях.

— Прочь пошла! — отняла Марья Филипповна заплаканное лицо от сгиба локтя. — Впрочем, стой! — тотчас вернула она поспешно бросившуюся к дверям прислугу. — Причеши меня и платье подай, чёрное бархатное. Отлучиться мне надобно.

— Выезд велите закладывать? — осведомилась девушка.

— Нет, здесь недалече, пешком пойду, — отозвалась княгиня, усаживаясь перед зеркалом.

Спустя час, Марья Филипповна, закутанная в соболий салоп, выскользнула за ворота. Дойдя до моста через Мойку, княгиня убедилась, что её не видно из окон особняка и остановила извозчика. Велев вознице ехать на Английскую набережную, Марья надвинула капор пониже и подняла пушистый воротник, почти скрывший бледное со следами недавних слёз лицо. "Пускай в лицо мне скажет, что отказывается от меня!" — пыталась она подогреть в себе гнев, дабы не дать жалости задушить остатки гордости.

Лёгкие санки быстро домчали её по указанному адресу. Расплатившись с извозчиком, княгиня выбралась из саней и застыла перед воротами. Привратник покосился на хорошо одетую даму, разглядывающую окна особняка.

— Ваша милость, вы к кому будете? — нерешительно осведомился он.

— Андрей Петрович дома будут? — глухо поинтересовалась Марья, стараясь не показывать лица.

— Как доложить прикажете? — склонился в поклоне мужик, стараясь рассмотреть лицо нежданной гостьи.

— Скажи mademoiselle Ракитина, — сглотнула ком в горле княгиня Куташева, не решившись назваться нынешней фамилией.

Привратник вернулся спустя десять минут и торопливо отворил калитку рядом с чугунными воротами.

— Входите, ваша милость, засуетился он.

Марья подобрала полы салопа и торопливо поднялась по ступеням. Едва она шагнула в огромный вестибюль, как тотчас оказалась в объятьях Андрея.

— Маша, я не поверил, когда мне сказали… Боже, разве можно так рисковать?!

Взмахом руки отослав дворецкого, он сам помог ей снять салоп и капор.

— Идём, — взял он её за руку, увлекая через анфиладу комнат.

Распахнув двери в кабинет, Андрей пропустил её вперёд себя и плотно прикрыл их за собой. Марья Филипповна огляделась.

— Это твой кабинет? — тихо спросила она, пройдясь по комнате и робко коснулась высокой спинки вольтеровского кресла кончиками пальцев.

Андрей молча кивнул, во все глаза разглядывая её.

— Не верю, что ты здесь, — грустно улыбнулся он. — Ты виделась с братом?

— Да, Серж был у нас нынче днём…

— Я думал, что ты…

— Что я видеть тебя не захочу? — горько усмехнулась Марья. — Посмотри на меня, Andre.

Андрей и без того не отводил взгляда от бледного лица, глубокий чёрный цвет её платья сделал его и вовсе бескровным.

— Ты более не любишь меня? — голос её прозвучал еле слышно.

Ефимовский отвёл глаза.

— Мои чувства не переменились, но…

— Но положение в обществе, доброе имя тебе дороже, — перебила она его. — Что ж, это я могу понять.

— Маша…Ежели мы уедем, то наша жизнь безвозвратно переменится. Ты никогда более не увидишь ни брата, ни матери. Я сам не знаю, что нас ждёт за границей, с трудом представляю, что за жизнь нас ожидает.

— Довольно, — остановила его Марья. — Не надобно оправданий, Andre. Мы не станем более видеться, — она говорила это, глядя на свои пальцы, стискивающие спинку кресла с такой силой, что побелели костяшки.

Ефимовский обошёл стол и приблизился к ней со спины. Его ладони с длинными изящными пальцами легли на хрупкие плечи. Марья невольно качнулась и спиной коснулась его груди.

— Маша, — губы Андрея легко коснулись её шеи. — Поверь, мне столь же тяжело, как тебе нынче. Единственное, чего я страшусь, что ты станешь сожалеть после…

— Как ты можешь говорить так?! — развернулась она в его объятьях, — Ежели я просыпаюсь и засыпаю с мыслью о тебе. Когда я увидела тебя в первый раз, то не зная, кто ты, поняла, что моя жизнь, моё сердце принадлежит тебе. Ты столько раз отвергал меня, столько раз причинял мне боль, но я так и не смогла задушить то чувство, что родилось во мне после самой первой встречи. Ты помнишь бал в Зимнем? Я помню каждое мгновение, каждый твой взгляд… и каждое твоё слово…

Ефимовский склонился к ней, заглушая её слова поцелуем.