– О, будем истинными нордэнами до конца, - Кейси извлекла из серванта бутылку и принюхалась. Название напитка не говорило ей ни о чем, но спиртовой горечью от него пахло. В любом случае, больше ничего крепкого, кроме этого старого и почти забытого подарка от коллег, в доме не нашлось бы. Нордэна откупорила бутылку, отложила штопор и разлила по тем же бокалам загадочную жидкость. По цвету она напоминала сильно разведенный водой чай.
– Не знаю, что это за пойло, отравимся - так вместе.

Ингегерд подозрительно принюхалась к напитку и поморщилась:

– Или это самый отвратительный в мире коньяк, или оно должно было стоять в другом шкафу и помогать бороться с молью.

Более справедливых слов от Ингегерд Кейси за всю жизнь не слышала.

– Итак. Ты обещала тост.

Кейси снова посмотрела в окно. В желтом прямоугольнике среди черной ночи двигались два призрака. Ей захотелось остановить все это, как шарманку, просто дернув за ручку.

– Пусть каждый найдет свою пулю, - тихо сказала Кейси.

Ингегерд вскинула брови:

– Даже так?

– Да. Ты хотела тост. Самый нордэнский в мире тост. Пусть каждый найдет свою пулю.

Ингегерд посмотрела в лицо Кейси долгим взглядом, словно хотела там что-то прочесть, потом криво, почти жалобно усмехнулась и, не отводя глаз, медленно выпила бокал до дна.

Кейси сама не поняла, почему она до сих пор держит бокал в руках и даже не пытается пригубить напиток. Наверное, дело все же было в мерзком спиртовом запахе.

– Ну, с моей пулей все понятно, а твоя будет потом, - то ли шутя, то ли серьезно сказала Ингегерд, отставляя бокал.
– И да, это самый отвратительный в мире коньяк. Не советую.

Кейси зажмурилась и все же сделала глоток. С оценкой достоинств напитка мать не ошиблась. У нордэны даже слезы выступили.

– Да, пожалуй, что так, - проморгавшись, согласилась Кейси, и с перспективами пули, и с качеством напитка. Ингегерд, поднявшись, несколько дрожащими руками оправила волосы и отвернулась.

– В таком случае, до свидания, Кейси, - сообщила она дверному проему.
– Завтра рано утром я переберусь в гостиницу, а послезавтра - уеду. Видимо, я слишком поздно вернулась, чтобы отвоевывать тебя у цветочниц и святых дочек святых патриоток. Пиши мне иногда... Хотя, нет, не надо мне писать, чего уже писать-то?

– Я буду писать раз в месяц, как в гимназии, - зачем-то пообещала Кейси. Не то чтобы ей стало жалко Ингегерд - она не чувствовала ровно ничего, кроме усталости - но ей хотелось, чтобы разговор закончился хоть чем-то, а не повис в воздухе. Это было не самое невыполнимое обещание в мире, и Кейси громче повторила вслед уходящей матери:

– Я тебе напишу.

6

Последний день весны словно самой природой был предназначен для того, чтобы искупить в глазах столичных жителей месяц лютых метелей и еще почти два - дождей и холодов. Магрит же, наконец, уяснила, за что поэты дружно воспевали лазурь калладских небес. Небеса и вправду здесь оказались красивые - выше, чище и как-то холоднее, чем в ее родной Рэде. Часов до десяти рэдка нежилась в постели, наблюдая за игрой теней на полу и куском празднично-яркой синевы за окном, а потом решила, что провести такое утро в четырех стенах будет просто преступлением, позавтракала и отправилась на прогулку. Она думала пройтись до парка святой Рагнеды, оттуда - к Дворцовой площади, а там и до дома Наклза рукой подать. Подождала бы, когда он вернется с лекций, попили бы чаю, может быть, даже удалось бы уговорить его поехать в Виарэ с ней вместе. Такое замечательное утро подходило, чтобы ждать от жизни приятных сюрпризов.

Магрит, разумеется, оказалась далеко не единственным человеком, оценившим прощальную щедрость калладской весны. В парке прогуливались нарядные ребятишки с гувернантками, сновали студенты в форменных куртках различных институтов, барышни чинно вышагивали под руку с кавалерами, а пожилые люди неспешно беседовали на скамейках, подставив лица непривычно ласковому солнцу. Рэдка раньше такую идиллию только на картинках и видела. Она, безуспешно пытаясь сдержать неприличествующую барышне широкую улыбку, бродила по аллеям и дорожкам парка и с любопытством глазела по сторонам.

"Вот бы так стало в Рэде", - без малейшей зависти или злости подумала Маргит. Даже раньше, когда она еще состояла в отряде Кассиана и металась между провинциальными городками и деревнями, распространяя листовки и удирая от жандармов, она редко когда осознанно желала Каллад зла. Каллад представлялся ей чем-то бесконечно далеким и холодным, эдаким ледяным царством, лежащем на самом краю света, и все, что она хотела от этого царства и его жителей, так это чтобы Рэду оставили в покое. Если бы Создатель желал их наказать, он бы разобрался с этим вопросом самостоятельно, а Магрит был нужен только покой на своей земле. Три месяца, проведенные в столице, только укрепили рэдку в мысли, что ненавидеть калладцев не следует. Большинство из них, наверное, понятия не имели, что там творится в бескрайнем мире за пределом чистеньких городских улиц. "Я совсем не хочу, чтобы артиллерия обстреливала этот парк. Или набережную. Или их чудесные мосты. Просто пускай они уйдут с нашей земли, а в наших школах будут учить на рэдди, и все будет хорошо. И еще бы стало хорошо, если бы мы тоже разбили такие парки, где бы также смогли гулять наши дети и старики. И чтобы они могли позволить себе такое же вкусное мороженое..."

Магрит вышла на центральную аллею и мимо цветников побрела к мосту, за которым раскинулась Дворцовая площадь. Вокруг были тепло, свет и смех. Рэдка подумала о Наклзе, о мрачном доме, о том, что уж этот человек мог бы купить себе какую угодно жизнь, если бы захотел, и о том, что в мире все, наверное, несколько сложнее, чем ей кажется. Замечательное настроение никуда не делось, но идти к дому мага прямо сейчас Магрит расхотелось. Она краем зрения увидела, как одна из скамеек, стоящая точно под черемухой, освободилась, повернула к ней и уселась, греясь в теплых лучах. Для полного счастья к рэдке приблизился пушистый котенок почти апельсинового цвета и стал увлеченно тереться о юбку. Магрит погладила приблудившийся солнечный лучик по мягкой шерстке, вспомнила бедняжку Матильду - где она теперь, кому закатывает концерты?
– и, пригревшись, стала постепенно погружаться в дремоту, убаюканная солнцем и запахом черемухи. Где-то на грани между сном и явью она увидела маму, Кассиана, поросшее клевером поле, а потом уютный мир разбил громкий металлический стук. Магрит вздрогнула и открыла глаза.