«Нет, она повзрослела и только. Враз перепрыгнула через десятилетия. Мы просто долго её не видели. Естественно, девочка изменилась. Влияние общества, окружающая среда, что-то заново открытое для себя и переосмысленное старое».

Целтин массировал виски. Ум заходил за разум от осознания того, что они вершили, как боги. Хотя о каком осознании шла речь? Человек в здравом уме никогда и ни за что не допустит подобного! Они все просто спятили. Сошли с ума, задавшись недостижимой целью. А мироздание вовсе не дремлет. Ни он ли сам рассуждал о некоем сдерживающем факторе, который не допустит повторения очередного Вавилона? Вселенная заряжена, а ответить им нечем, разве что и впрямь всё прекратить.

«Но даже если так, останутся те, другие, у которых в Женеве тот самый запор!»

– Вы не хотите идти? Вам снится что-то плохое?

– Что, прости? – откашлялся Целтин, чудом сохранив равновесие, ни за что не держась.

– Иногда мне показывают плохие картинки, как сегодня, и я просыпаюсь. Я боюсь остаться там. Я не хочу к ним.

– К ним? – Целтин ощутил озноб. – Но кто они?

– Я не знаю. Там темно, как под покрывалом. Когда я выглядываю, они обступают и трубят. Потом пытаются стянуть одеяло, но не могут, потому что тянут в разные стороны – они не умные. Я всё равно пытаюсь удержать, высовываю руки, а они тут же хватают. Больно. Очень больно, – за ширмой по-детски всхлипнули.

Целтин просунул под целлофан руку. Сначала ничего не происходило, потом осторожно дотронулись, правда тут же отпрянув.

– Это животные, – как мог убедительно, сказал Целтин. – Зло, которое человек должен держать в себе. Во сне оно не может причинить вреда. Но вот если вырвется из чьей-нибудь головы в реальность, тогда жди беды.

– А как его не выпустить? – Ширма дрогнула, как если бы кто-то за ней резко придвинулся, превратившись в слух.

Целтин улыбнулся.

– Просто сожми кулак и не разжимай, как бы больно не было.

Последовала долгая пауза. Потом с сомнением спросили:

– И всё?

– Да, этого вполне достаточно.

– Просто сжать кулак?

– И не разжимать, пока всё не закончится.

За ширмой отодвинулись, заворочались, явно укладываясь.

– Тогда я попробую прямо сейчас. Хорошо, Сергей Сергеевич?

Целтин медленно вытянул запястье из-под ширмы, выпрямился, обуреваемый противоречивыми мыслями.

– Хорошо, Со... Хорошо.

Он медленно заскользил дальше по второму корпусу, больше не отвлекаясь на мониторы.

«Хорошо, Сергей Сергеевич?»

Да он сроду не называл его так, как и Женю по имени! Точнее оно. Соня так и звала. Ужас. Неужели память всё же сохраняется? Но как и где? Что из себя представляет временный сосуд, в каком из безумных миров он существует?! Как всё взаимосвязано и что произойдёт, если вдруг он случайно треснет?

А, может быть, планета Земля и есть такой сосуд?

Целтин почувствовал, как шевелятся на затылке волосы. Он ускорил шаг, будто надеялся таким образом убежать от запредельных, а возможно, и вовсе запретных мыслей. Какое там, термитник в голове кружил и гудел, не давая возможности поразмыслить о чём-то другом. Со лба потекло. Глаза щипало. С дверью Целтин сражался уже буквально в слепую.

Отпихнув плечом створку, он с головой окунулся в смрад. Вниз по носоглотке протиснулась лапа слезоточивых миазмов, сдавила лёгкие, выжимая их них остатки чистого воздуха. Перед взором всё плыло. Целтин оступился и рухнул на колени. В ладони въелась острая металлическая крошка. Видимо, выступила кровь, потому что появился неприятный медный привкус.

Целтин кое-как прочистил глаза от слёз костяшками пальцев, испуганно огляделся, словно очутился тут впервые. Под лобной костью что-то неприятно постукивало, такое ощущение, перекатываются два шарика от подшипника. Но нет, это была тварь – её причуды, к которым Целтин уже привык.

Он медленно поднялся с колен, цепляясь влажными пальцами за ячейки металлической сетки. Распрямившись, выдохнул. Хотел отряхнуться, но ему не позволили. С потолка метнулась тень, со звоном врезалась в решётку, срикошетив в тёмный угол, откуда послышалось недовольное бормотание на мёртвом языке.

Целтин невольно отпрянул, хотя попытки напасть тварь предпринимала регулярно, упорно атакую заграждение, будто была уверена, что в один из прекрасных дней барьер всё же рухнет. Признаться, Целтин и сам знал, что рано или поздно это произойдёт. Нельзя безнаказанно держать взаперти живое существо, чем бы оно ни было. Просто уж так примитивно устроен человек: до последнего хочет оставаться безнаказанным, опираясь на прогнивший стимул благих начинаний.

Тварь медленно выбралась из угла, по-звериному, на четвереньках, подползла к решётке, уставилась на Целтина через ячейки. Трудно поверить, что когда-то раньше это было ребёнком. Белый больничный халат свисает мешком. Тёмные волосы заслоняют лицо. Из-за покрытых металлической стружкой косм выглядывают впалые глаза. Острые скулы и шея кровоточат, но порезы не воспалены, рубцуются по мере появления, будто внутри твари работает мощный регенерационный центр. Локтевые суставы обеих рук вывернуты под неестественным углом, как если бы конечности сгибались в обратную сторону. С ногами и вовсе беда – такое ощущение, в своей прежней жизни тварь ими сроду не пользовалась. Всё тело напряжено, осанка перекошена, нормальный человек давно бы свалился без сил, не выдержав собственного веса.