Целтин сглотнул. Застукай его на этом самом месте кто-нибудь из борцов за права человека, крыть было бы нечем. По ту сторону замученный ребёнок, он сам, никто иной, как надзиратель камеры смертников, а вокруг разверзся инфернальный Освенцим, который вовсе не прекратил своё существование в далёком тысяча девятьсот сорок пятом – просто перешёл на иной ментальный уровень, сохранив боль и страдания более одного миллиона ни в чём не повинных людей.

Целтин шагнул к решётке. Протянул руку, сам не понимая, что такое делает. Присел.

Тварь просунула вперёд правую ногу, не поднимаясь, перенесла на неё вес тела, подтянула освободившуюся от нагрузки левую. Руки страховали не по бокам, а сзади, так и норовя переломиться в локтях – со стороны походило на осторожное продвижение вперёд скорпиона. Походило, если бы только не одно «но»... Перед Целтиным извивалось отнюдь не членистоногое, а обычный ребёнок! Ладони прочертили по металлу, оставляя кровавый след. Тело выпрямилось, грудная клетка опала – тварь дышала ровно, как если бы пребывала в состоянии покоя.

Целтин подобрал с пола завитушку металла. Покрутил в пальцах и бросил в направлении твари. Просто так.

Один взмах руки и полёт прерван. Тварь даже не взглянула на брошенный предмет. Жутко улыбнулась, поднеся металл к губам.

– Нет! – воскликнул Целтин, уверенный, что тварь проглотит острую стружку.

Рука замерла. Тварь скосила голову набок, о чём-то задумалась.

– Брось! – приказал Целтин, понимая, что сам свалял дурака.

Тварь и не подумала подчиняться. Сжала металл в пальцах, так что по запястьям потекла кровь.

– Адская гадина, – прошептал Целтин, не зная, как быть. Про вживлённый под кожу электрод он просто забыл. Да и пульта у него с собой тоже не было – остался в первом корпусе на столе. – Не смей, – оставалось только внушать, в надежде, что тварь образумится, перестав чинить вред носителю. – Чего ты добиваешься? Хочешь умереть?

Тварь замерла. Потом резко поднесла острое к горлу, туда, где сонная артерия.

– Стой, стой, стой, стой! – Целтин аж взмок. – Прошу тебя, не делай этого!

В ответ последовала ещё одна безумная улыбка – отголосок чужих эмоций, зародившихся в черноте нескончаемой ночи.

Целтин уже и сам не понимал, какой чёрт затащил его сюда этой ночью. Хотя... Калитка и тьма за ней вместо пансионата. Вот он, ответ. Сон вовсе не был сном, а если и был, то принадлежал он отнюдь не ему – тварь хочет обратно домой, и она не остановится ни перед чем, лишь бы поскорее достичь сокровенной цели.

Тварь словно прочла мысли, широко разинула рот, собираясь проглотить металл.

– Прекрати, – устало сказал Целтин, уже поняв, на что именно рассчитана психическая атака пришельца. – Скоро ты получишь другую оболочку, более совершенную, я обещаю тебе. Но только попробуй причинить вред этой – окажешься в такой дыре, какая будет пострашнее преисподней, откуда ты выбрался на свет. И это я тоже тебе обещаю.

Тварь откинула стружку, как-то вся перекосилась, да так, что затрещали кости.

– Чтоб тебя! – выругался Целтин уже готовый открыть замок.

Тварь упала на руки, стала задыхаться, исходя кровавой слюной.

Целтин слишком поздно понял, что открыть дверь он не сумеет – доступ внутрь периметра был только у Громова и Панфилова, – а значит и помочь Светлане победить демона так же не в силах. Осознание данности вызвало сиюминутный шок. Какое-то время Целтин не воспринимал гудящую реальность, потом набросился на сетку, в едином порыве разорвать ячейки голыми руками. Во все стороны брызнула кровь, а тварь стояла посреди камеры, гордо держа осанку, словно насмехаясь над жалкими попытками примитивного существа покончить со сдерживающими рамками приличия.

Наконец плена сошла; Целтин остановился. Уставился на тварь, утирающую с подбородка кровь, не понимая, что вообще происходит. Затем тело девочки страшно изогнулось. От очередного спазма горлом пошла кровь. Точнее даже не кровь, а какие-то бордовые сгустки, напоминающие непереваренную плоть.

Целтин почувствовал, как к горлу подкатил твёрдый ком, не позволяя вздохнуть полной грудью, чтобы избавиться от дурмана, который уносил сознание вслед за собой к начальному примитивизму.

О пол что-то звякнуло.