— Моя дорогая, стоит ли беспокоить императора? — всполошилась графиня, в её глазах промелькнул испуг, — Это же — пустяк, ваш каприз, с которым мы сможем разобраться и без его вмешательства! Разумеется, раз вы так хотите, мы перепишем эти приглашения, это входит в наши обязанности… Желаете ли вы, чтобы все было написано слово в слово, как в образце, который вы дали?

— Будьте так добры, — улыбнулась Амалия. Статс-даме совсем не обязательно знать, что император наверняка сейчас уже сейчас не в состоянии не то что прочитать письмо, а найти в нем хоть одну знакомую букву, правда, он мог и протрезветь, если все— таки добрался до своих покоев, — И, во избежание дальнейших ошибок, я лично проверю и подпишу каждое.

— Как вам будет угодно, — по тому, как графиня ответила, Амалия поняла, что эту битву она выиграла, что, впрочем, не означало благоприятный исход всей войны.

— Благодарю, а сейчас, простите, мне необходимо переодеться.

Она прошла в будуар, с деланным спокойствием закрыла за собой дверь и лишь потом дала выход тому напряжению, которое охватывало её.

Кружа по комнате, словно зверь в клетке, Амалия пыталась упорядочить события дня. Получалось плохо.

Насмешливый взгляд Рудольфа постоянно вставал перед глазами. Девушка уже не знала, что злит ее больше: то, что напился, что он пытался поцеловать ее, или то, что сразу же пренебрег ей.

С каким— то отчаянием Амалия взглянула на себя в зеркало. Да, она не могла похвастать исключительной красотой, но все говорили, что она была достаточно мила, хотя излишне худа, скулы были слишком резко очерчены, но большие серые глаза светились живостью, а еще у нее были пышные темные волосы, длинные ресницы и правильной формы нос… Она вдруг поняла, что рассматривает себя, словно желая понравиться императору. От этой мысли ее передернуло, и девушка поспешила отойти от зеркала.

Чуть позже графиня лично занесла ей стопку приглашений. Уже абсолютно спокойная, Амалия вежливо поблагодарила ее и, вооружившись альманахом, так любезно предоставленным баронессой Фриш, начала подписывать приглашения.

Она провела так несколько часов, затем, запечатав письма при помощи магической печати, защищавшей письма в том числе от кражи, отдала их неторопливо подошедшему лакею, наказав незамедлительно отправить адресатам.

После ухода слуги Амалия прошлась по комнате, опустилась в одно из кресел, стоявших у потухшего камина, и закрыла лицо руками. Она не плакала, лишь сидела молча, понимая, что полностью опустошена. С момента, как она ступила на булыжные мостовые столицы, события развивались слишком стремительно, и Амалия, очутившись одна в чужой стране, просто не представляла, что ей следует сделать. Она судорожно вздохнула.

— Ну, ну, госпожа, будет вам, — Герда неуклюже погладила её по голове. Девушка вздохнула и отняла руки от лица:

— Ты и правда думаешь, что все наладится?

— Откуда мне знать? — служанка глубокомысленно пожала плечами, — В любом случае, императрицей быть гораздо почетнее, чем женой младшего графского сына, — она с улыбкой посмотрела на свою смутившуюся от таких откровений хозяйку, — Все знали, что вы по утрам верхом ездите, чтобы с ним встретиться.

— От слуг ничего не скроешь, верно? — Амалия усмехнулась и нехотя встала, — Пожалуйста, распорядись, чтобы ужин принесли мне сюда, я очень устала и не хочу никого видеть!

Весь вечер контесса провела в спальне, листая Готский альманах, на большее её просто не хватило. Герда принесла из библиотеки дворца несколько романов, но описание любовных страданий героини показались слишком надуманными, а осознание того, что столь глупую девицу ждет любовь и счастье, привело в полное уныние. Амалия даже сердито отбросила книгу в сторону, потом, устыдившись собственных порывов, подняла ее, отряхнула и положила на столик.

Понимая смятение своей госпожи, Герда не показывалась в спальне, и у девушки наконец— то появилась возможность обдумать всю ситуацию, в которой она оказалась.

Больше всего её беспокоили отношения с принцем, вернее, уже императором Рудольфом. То, что произошло в тронном зале, должно было оскорбить ее, но между тем Амалия чувствовала в глубине души сожаление, что поцелуй не состоялся.

Её приходилось признать этот факт, как и то, что, в отличие от погибшего кронпринца, Рудольф занимал ее мысли гораздо больше. Возможно, дело было в том, что Леопольд обращался с ней с абсолютным безразличием, из которого, как полагала Амалия, могло вырасти уважение друг к другу. С новоявленным императором это было невозможно, в чем она еще раз убедилась сегодня днем в тронном зале. И все же, следовало признать, он не стал пользоваться ситуацией, в которую она так неосмотрительно попала, а позволил Амалии уйти, сохранив остатки гордости и уважения к самой себе.

Девушка встала и раздраженно прошлась по комнате. покружив, она подошла к окну и взглянула на парк, в котором полюбила гулять. В серых сумерках, окутанный белесым туманом, стелившимся по тщательно выровненной траве, он казался зловещим. Дуб— великан почти не было видно, лишь темный силуэт с кривыми ветками— руками, раскинутыми в разные стороны. Внезапно злой, по— звериному хищный взгляд буквально обжег её. Амалии показалось, что она увидела в тумане ярко сверкающие глаза. Девушка отпрянула от окна, затем, посмеявшись над собой, снова выглянула. Парк был пуст. Сумерки уже развеялись, уступив свое место темноте ночи, а над темными деревьями медленно восходила луна.