— Очень приятно, — кивнула девушка, совершенно верно определив, что перед ней не дворянин, а, следовательно, можно ограничиться легким наклоном головы, — Как продвигается подготовка?

— О, это есть террибле! То есть ужасно! Вот скажите мне, как можно начищать одну люстру так долго! А, Лукаш? — последнее относилось к лакею. Тот пожал плечами, и продолжил аккуратно полировать хрустальные подвески.

— А полы! — между тем продолжал обер— гофмейстер, — Вы посмотрите на эти полы! Будет скользко, а, насколько я осведомлен, планируются танцы! При этом оркестр еще не прибыл. Графиня сказал, что это — драгуны… вы понимаете, что это значит?

— С трудом, — Амалия нахмурилась: неужели Ольшанска посмела поступить наперекор ей.

— Это означает вакса!!! Понимаете, вакса!!! Что террибле! Черные полосы, черные полосы на бальных платьях дам… все, все черное, и скажут, кто виноват? Чезаре Игалло! А почему он есть виноват? Потому что уланы использоваль вакса?

— Не думаю, что уланы сегодня будут, — успокоила его Амалия. Игалло прижал руку в груди:

— О, донья… контесса, вы сняли тяжкий камень с моей души… но позвольте, если не будет улан, кто будет играть музыка?

— Думаю, что никто. Во всяком случае, я таких распоряжений не давала.

— Значит… — темные глаза южанина заискрили весельем, — Можно не убирать на галерее для музыкантов?

— Если вы гарантируете, что пыль не посыплется на головы гостям… — улыбнулась девушка.

— О, донья, я есть ваш раб навечно! Что я могу сделать для вас?

Амалия задумалась, вспомнила холодный чай, но решила не омрачать новое знакомство жалобами, но Игалло явно ждал ответа.

Из приоткрытого тронного зала раздался звон стекла, судя по всему, вчера император не дошел до своих покоев. Глаза Амалии сверкнули, впрочем, она тут же прикрыла их своими длинными ресницами.

— Просто известите всех слуг, что танцев не будет, и отправьте музыкантов обратно, если вдруг те появятся, хорошо? — наконец сказала девушка и внезапно для самой себя вдруг добавила, — а еще проследите, пожалуйста, чтобы его Императорскому Величеству в четыре часа пополудни приносили в кабинет легкие закуски.

— Разумеется! Это же пустяк, безделушка! И почему я раньше не думать об этом!

— Наверное, потому что вы были заняты другими хлопотами? — предположила Амалия.

— О, вы понимать меня?

— Конечно. У себя в герцогстве я устраивала несколько приемов в имении и просто валилась с ног, а ведь это было просто скромное чаепитие.

— Я быть уверен, что у вас, контесса все прошло идеально!

— Я бы так не сказала, — Амалия рассмеялась, вспомнив свои детские званные вечера, — Ну, и поскольку я вижу, что здесь все в надежных руках, я, пожалуй, пойду. Надеюсь, мне нет нужды говорить, что я рассчитываю на вас, Игалло?

— Не беспокойтесь, контесса, с этих пор я — ваш верный слуга! — обер-гофмейстер еще раз поклонился, и они расстались, совершенно довольные друг другом.

Амалия вновь прошлась по дворцу, затем вернулась в свои комнаты, кивнула фрейлинам и прошла в будуар, где Герда уже разложила ее бальное платье: темно— синее, на оборки которого служанка вчера так старательно нашивала черные бархатные банты. Девушка подошла к нему, расправила смявшуюся оборку, поправила бант, слегка одернув ленты, и ахнула: бант остался у нее в руке. Почувствовав неладное, Амалия решила проверить остальные. Нитки, которыми Герда вчера пришила банты к платью, были подрезаны ровно настолько, чтобы удержаться на платье в первые полчаса, а затем эффектно упасть вниз. Более того, при тщательном осмотре лиф под кружевами тоже оказался испорчен так, чтобы порваться при каком-нибудь резком движении и соскользнуть с груди. Амалия побледнела при одной мысли от того, что это могло случиться на приеме, и тогда она оказалась бы опозоренной перед всеми. Этого нельзя было допустить. Схватив платье, девушка вышла в гостиную и взглянула на фрейлин:

— Кто это сделал?

Она буквально швырнула платье на пол. Банты отлетели. Девушки охнули, вскочили и начали рассматривать платье, украдкой обмениваясь ехидными взглядами, которые не укрылись от разгневанной Амалии. Графиня Ольшанска подошла и тоже взглянула на испорченный наряд, затем повернулась и направилась к горничной, стоявшей за спиной своей госпожи.

— Глупая гусыня! — женщина размахнулась, намереваясь влепить Герде пощечину, — Испортить наряд контессы!

Служанка невольно отшатнулась.

— Вы забываетесь, графиня! — Амалия резко перехватила статс-даму за руку, — Не смейте поднимать руку на моих слуг!

— Моя дорогая, но эта девка… — та приторно улыбнулась, — Посмотрите, что она сделала с вашим платьем!

— Она лишь перешила ленты вчера вечером, а вот что сделали другие? — возмущенно сказала девушка, с грустью смотря на наряд. Она ведь даже ни разу не надела это платье, сшитое почти накануне отъезда. В том, что наряд испортил кто— то из фрейлин, Амалия не сомневалась. Возможно, это была даже сама графиня Ольшанска, которая вновь продолжала что-то говорить об императоре, о чести, о помолвке. Девицы ей вторили, иногда добавляя ехидные реплики.