— Что случилось? — повторила она, чувствуя, что сердце буквально замирает, чтобы потом пуститься вскачь, — Кто умер?

Капитан вздрогнул, дернул ворот мундира с такой силой, что золоченые пуговицы посыпались на землю, затем как— то странно взглянул на Амалию. По его взгляду она уже знала ответ, но все равно оказалась к нему не готова:

— Император… императрица… и кронпринц… их яхта разбилась о скалы…

Амалия откинулась на подушки. Вдруг стало очень тяжело дышать, сердце словно сдавило железным обручем. Наверное, ей надо было чувствовать облегчение, что столь нежеланная свадьба не состоится, но девушка не чувствовала ничего, кроме липкого страха, охватывавшего её. Смерть наследника освобождала её, но перечеркивала все договоренности отца с Империей, а значит, её страна окажется беззащитной перед Северным королевством. А новый император? Будет ли он соблюдать договоренности своего предшественника, герцогство Норрик всегда было лакомым куском… В ушах вдруг загрохотали пушки. Она представила себе безжалостно вытоптанные зеленые луга, обезлюдившие деревни и землю, потемневшую от крови.

Не важно, кто на них нападет: Империя или Северное королевство, итог для герцогства будет один: оно просто перестанет существовать. Амалия беспомощно посмотрела на своею служанку, заметила отражение того ужаса, который плескался в её глазах. Конечно, Герда не могла понять всего, но известие о смерти императорской семьи потрясла и её тоже.

— Что же мне теперь делать, Герда? — прошептала девушка абсолютно белыми губами, — Что мне делать?

— Что случилось? — графиня Ольшанска томно потянулась, пробуждаясь, — Мы приехали?

— Император… — выдавила служанка, понимая, что её госпожа не может сказать и слова, — Он… они все умерли…

— Кто? — графиня все еще находилась во власти сна и не совсем понимала, что ей говорит эта носатая девица, слишком зазнававшаяся, как и все слуги, близкие к своим господам, тем более у девицы был такой акцент…

— Император Франц погиб вместе со всей семьей, — безжизненно произнесла Амалия побелевшими губами, — Их яхта разбилась о скалы.

Графиня буквально онемела, с ужасом смотря на свою подопечную. Та отвернулась, пытаясь скрыть растерянность. Она просто не представляла, что сейчас делать. Стоило ли ехать во дворец и добровольно становиться заложницей, весьма ценной, если вспомнить то, что она, прекрасно разбирающаяся в лошадях, всегда считалась любимицей отца. Дверца снова распахнулась. Амалии подумалось, что в этой поездке дверца распахивается гораздо чаще, чем это предусмотрено протоколами. Впрочем, о каких протоколах могла идти речь.

— Простите, контесса, какие будут распоряжения? — капитан растерянно переминался с ноги на ногу.

— Я… — Амалия беспомощно смотрела на своих спутниц, — Наверное, нам надо возвращаться?

Ей никто не ответил. Девушка уже готова была отдать приказ развернуть карету, когда к ним подошел начальник гарнизона. Караульный, сопровождавший его, нес фонарь. Покачиваясь на каждом шагу, светильник отбрасывал зловещие тени.

— Контесса Амалия? — мужчина коротко поклонился, выждал, когда она кивнет, и продолжил, — Император приказал мне сопроводить ваш экипаж ко дворцу.

Девушке хотелось возразить, что распоряжение, наверняка, было отдано раньше, еще до того, как все погибли, но у нее сейчас не было сил спорить, к тому же за его спиной маячили солдаты, поэтому Амалия лишь безвольно кивнула, соглашаясь.

Начальник гарнизона еще раз поклонился, захлопнул дверцу, затем кто— то запрыгнул на козлы рядом с кучером.

Экипаж вновь покатил, на этот раз колеса стучали по брусчатке, которой были вымощены городские мостовые. В любое другое время Амалия с удовольствием рассмотрела бы освещенные новомодными газовыми фонарями улицы, по которым сновал народ, заметила бы отличия в платьях и костюмах прохожих, но сейчас она была слишком потрясена происшедшим. Её сил хватило лишь на то, чтобы сидеть в карете, старательно избегая растерянных взглядов своих спутниц.

Экипаж остановился, послышался скрип ворот, затем, судя по шуму, брусчатка сменилась гравием, значит, они въехали в ворота императорского дворца. Амалия бросила взгляд в окно. В любое другое время, возможно, она бы полюбовалась парком, по праву считавшимся особой гордостью Ястребиного замка, но сейчас и темный парк, и сам замок показался ей зловещим.

Построенный в незапамятные времена как родовой дом князей Лауфенбургских, он неоднократно перестраивался, и сейчас о старинной крепости напоминали лишь часть стены да часовня с огромными стрельчатыми окнами, украшенными витражами.

Карета остановилась у главного входа. Лакей, одетый в красно— золотую ливрею с вышитым на спине имперским гербом: парящий над тремя звездами ястреб, открыл дверцу. Амалия заметила и потрясенный взгляд, и траурную повязку на его плече. Значит, все было правдой. Она вышла и беспомощно замерла, ожидая, пока графиня покинет карету. Слуги тем временем выгружали сундуки. Женщина долго мешкала и в конце концов решила не выходить.

— Простите, моя дорогая, вы не будете против, если я попрошу кучера отвезти меня в мой особняк, на улице льет как из ведра? — не дожидаясь ответа, она захлопнула дверь и постучала в крышу кареты, — Трогай!

Лошади уныло поплелись к воротам. Амалия так и осталась стоять на крыльце, совершенно не зная, к кому обратиться.

— Контесса, — окликнул ее незнакомый человек в военном мундире. Не будь девушка так растеряна, она даже определила бы род войск незнакомца и заметила, что у него красивые голубые глаза. Но она была так подавлена, что обращала внимание лишь на повязку из черного крепа, закрепленную на правом плече.

— Простите мне мою дерзость, мы не представлены друг другу, — продолжал мужчина, — Но, думаю, в столь исключительных обстоятельствах мы можем отступить от этикета, я — барон Эдмунд Фриш, адъютант, или, если угодно, секретарь Его Императорского Высочества, ныне — наследного принца Рудольфа.