Прямо перед ее носом с кровати свесилась игриво покачивающаяся женская ножка.

– Чего ты там? – капризно осведомился низковатый бархатистый голосок. – Подлетел, как полоумный. Брось. Иди ко мне, – протянула она столь сладостраственно, что у Яльки содрогнулась вся требуха.

– Показалось? – сам у себя спросил Таймир, осторожно отведя занавесь и глянув на гульбище.

– Показалось, – шаловливо проворковала Драганка, спустив и вторую ногу.

Не будь пасть забита камушками, Ялька непременно впилась бы в эту розовую духмяную пятку. У нее-то самой пятки были темными да шелушившимися. Неужто Таймиру подавай вот такие вот чистенькие да холеные? Она задумалась, пытаясь сообразить, как заполучить такие же. Драганка, понятно, по городу с высунутым языком не бегает. Полы у ней в горнице выскоблены да застелены коврами – не то, что у них с бабулей. Тот ковер чистить да чистить – не любят они с бабулей заниматься такой ерундой. Добро бы для дела! А так просто, лишь бы оно было – кому оно надо? Холопку бабуля не заводит, дабы не подглядела внучкину тайну. Приходит к ним пару раз в месяц соседка, прибирает дочиста. Но они тут же лихо мусорят, особо, как бабуля разбирается с травками или варит зелья.

– Ну? – лукаво окликнула Таймира эта сучка. – Чего ты там прилип? Все одно не видать, что во дворе делается.

– Зато слыхать, – сухо отмахнулся тот, уперевшись рукой в стену и склонив башку, дабы лучше слышать.

– Иди ко мне! – вновь ударилась в капризы Драганка, дернув ножкой.

– Заткнись! – шикнул на нее Таймир, брезгливо прихмурясь.

Уж это Ялька превосходно видела из-под кровати. И позлорадствовала: не шибко-то он ее и любит, коль не бежит на полусогнутых. Да еще и рожу скривил, будто его каким дерьмом попотчевали.

– Иди сюда! – уже прям-таки приказала Драганка.

– Захлопнись! – прошипел Таймир, даже не обернувшись. – А не то пасть залеплю, чем под руку попадется.

– Свинья! – взвизгнула Драганка и полезла, было, с кровати, но, опомнилась и взялась зло насмешничать: – Ты бы не кобенился, дружок. Все одно, покуда во дворе не угомонятся, тебе отсюда хода нету. Придется тебя задницу-то поприжать. Да у меня отсидеться. Коли будешь со мной любезен, так я тебя не выдам…

– Дура, – холодно оценил он ее потуги и потопал в дальний угол.

Там торчал малый столик с заморской серебряной лоханью и таким же кувшином при чистом полотенце. Рядом стояло смешное деревянное креслице, с сиденья которого он… снял крышку. А потом повозился с мотней и пустил в середку креслица струю. Ссыт – обрадовалась Ялька – стало быть, ему тут вовсе не райские кущи у этой задрыги. В раю-то, небось, ссать не станут, будто в нужнике, раз туда все люди попасть мечтают. Пока радовалась, Таймир поправил мотню, слил из кувшина в лохань воду и принялся плескать ее в лицо, на грудь и живот – на пол поналил целое болото. Наплевав на устроенное засранство, он обтерся полотенцем, швырнул его на столик и вернулся к кровати. Сел на край и досадливо бросил:

– Не лезь. Мне пора.

– Упырь поганый! – заверещала Драганка.

Послышались сочные шлепки и вскрик. Лупила его, а он ее отшвырнул – мстительно отметила Ялька, даже не сообразив, кому та мстительность посвящена: ему или ей. Рука Таймира подхватила сапог, и одна нога пропала – натягивал.

– Я вот сейчас покличу сторожей, – плаксиво начала, было, угрожать боярыня.

– Покличь, – почти добродушно поддакнул ее полюбовничек. – Пускай полюбуются, чем ты тут занимаешься. Твой муженек, дабы имя родовое не позорить, на поединок меня вызовет. А я его грохну. Потом смоюсь из столицы – все одно, обрыдло мне тут плесневеть. Пойду гулять по всей земле. А тебя в землю зароют по самую шею. И будешь ты подыхать, как собака, покуда я к девкам под подол лазить стану.

– Мразь пархатая! – завела свое Драганка, для чего-то прыгая над Ялькиной головой по всей кровати. – Пес! Кобель блудливый! Тварь бесстыжая! Совести у тебя ни на мизинец!

– Ошибаешься, – преспокойно возразил Таймир, занявшись вторым сапогом. – Совесть есть, да не про твою честь. А теперь заткнись.

Он поднялся и принялся ловко, споро одеваться. Драганка тихо жалостливо скулила. Да так, что Ялька вдруг ее пожалела. Правильно бабы у них в воровском углу ругаются: сунул, вынул, да прочь погнал. Как собаку. Ей взгрустнулось и впервые подумалось: что ж у нее за суженый такой, от которого ее воротит? Не то, чтоб взаправду…, но, все же.

– Когда придешь, мучитель?! – простонала Драганка, едва Таймир взялся за дверное кольцо.

– Когда приспичит, – отлаялся тот и вышел вон.

Драганка заскулила громче и яростей, а Ялька, опомнившись, сиганула под оконную занавесь и выпрыгнула в окно. В горнице, где она набезобразничала, ползали по полу две невинные жертвы ее любопытства. И чего притащилась – недоумевала Ялька, залезая на покатую крышу, крытую черепицей. Обернувшись змеей, она поползла на заднюю сторону хором, почти примыкающую к ограде. И все пыталась ответить на внезапно одолевший ее вопрос: зачем? Нет, то, что ее обижали любовные шляния Таймира, это понятно. Однако горько от того как-то не становилось. Ялька была не совсем уверена…, но все же привыкла думать, что обида должна мучить – видала же, как изводятся другие девки с бабами, коли им обидно до слез. Им больно, они тоскуют и маются, и, как говорит бабуля, творят всякую дурь. Короче, вредят себе этой их дурной любовью. Понятно, что у оборотней все должно быть как-то иначе: она не знала как иначе, но совершенно точно иначе.

Еще она откуда-то знала, что предназначена Таймиру, и как-то не переживала на этот счет: вот вырастет, и все сбудется само собой. Да, порой – как сегодня – ее тянуло на него поглядеть, где бы он ни был. Она тащилась, куда придется, находила его, шастала кругами, а потом возвращалась домой и прекрасно жила без этого много дней. Вот, прям…, как будто помечала его подобно зверю, метящему свои угодья, что приходится время от времени обходить по кругу. Жаль, что рядом нет ни одной Ялитихайри. Некому ей объяснить, что же она такое? На что способна? И чего ей нужно остерегаться, дабы не стать людям смертельным врагом? Это уж и впрямь беда, коль свершится. Тогда она разом потеряет бабулю, деда и Таймира – вот уж горе, так горе. Как бы там ни было, Ялька всей душой чувствовала: стоит ей остаться в одиночестве, и она сразу умрет. Отчего-то Ялитихайри не умеют жить без людей: толи причуда сердца, толи, и вправду, что-то очень важное, как воздух и мясо.