— Как ты переправишь сюда все необходимое для жизни? — спросил Алекс. — По Программе расселяться вглубь материка должны после того, как будут построены гидропланы. Ты только представь, сколько барахла придется тащить на себе!

— А зачем столько барахла? Инструменты плюс знания — вот и все барахло.

— А ботинки у тебя в клочья разлетятся — что будешь делать со своими инструментами и знаниями?

— Сошью. Что делали первые колонисты в Америке, когда у них разлетались башмаки? Им было не очень комфортно и легко. Так пусть и нам будет не очень легко и комфортно, зато по-настоящему. А то все кажется, что нас, как детей, водят за руку земляне, жившие много тысяч лет назад.

— Но Программа существует не только ради нас — мы должны сами много сделать для будущего Селины — вырастить и расселить орды млекопитающих, тучи растений.

— Ну так и расселим. Тем более с такого стратегического места — как там говорили в земных фильмах про важные реки: «трансконтинентальная водная артерия». Если мы выйдем за рамки Программы — это будет ее развитием, а не нарушением.

— Это бабушка надвое сказала. Программа вроде только предписывает определенные действия, не запрещая других. Но то, что ты задумал, — слишком радикальное действие. Если все последуют твоему примеру, кто будет выполнять Программу?

— Если последователей окажется слишком много, тогда и надо будет думать. Только вряд ли до этого дойдет. А я вот что сделаю: поговорю с Алексом. Нет, не с тобой — с Алексом Селиным, с его репликой. Так прямо и спрошу про выход за пределы Программы, как он к этому относится. Почему-то мне кажется, что он даст добро.

— Так, — сказал Йоран, — пожалуй, мне тоже нравится это место. Идея тоже нравится. Я пойду с тобой на следующий год. Правда, у меня пока нет подруги. Но, может, найдется такая же сумасшедшая…

— Я останусь на Базе, сказал Алекс. Отшельник из меня никудышный. Я предпочитаю находиться в гуще народа. Да и дел там невпроворот.

— А я, — сказал Джин. — Мне здесь тоже нравится, но и оттуда не хочу переселяться. Я стану купцом-путешественником. Проложу вьючный путь от Базы до Волги, буду возить сюда товар и продавать. А когда появится гидроплан, стану пилотом и буду делать то же самое в сотни раз быстрей.

— А за какую валюту ты тут будешь продавать свой товар?

— За ботинки, сшитые Марком. Они будут иметь огромный спрос на Побережье как народно-промысловые сувениры. А если серьезно — тут же должны прижиться осетровые. Буду поставлять на побережье черную икру! Накормим все Побережье черной икрой, которую до сих пор не пробовал ни один из людей Селины!

— Договорились, — заключил Марк. — Ужинаем через три часа — вчерашнего улова хватит с лихвой. А пока поразлагаемся еще немного. Хочется молча подумать.

Марк вернулся под осокорь и лег. Он пытался зрительно представить себе миллионы людей, работавших на Земле над Ковчегом для того, чтобы он мог здесь сейчас лежать и думать. Ничего не получалось. Тогда Марк попытался представить себе потомков, которые появятся здесь благодаря ему. Кое-что получилось: потомки плыли по Волге на яхтах, купались, шли по воображаемой набережной будущего города в долине на том берегу. Будут ли они помнить Марка с друзьями как первых людей, достигших этих берегов, как первых колонистов? Почему бы и нет? Главное, чтобы они тут были, эти потомки. Главное, чтобы на этом самом месте через тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч лет кто-то мог бы также лежать под огромным деревом, смотреть на реку с отражающимися горами и воспринимать это все как свое родное.

Приговор

Рейс из Базы в Трою вылетел полупустым, и Крис удобно устроился в широком проходе у иллюминатора, вытянув ноги. Погода была хорошей и вид — захватывающим: горы с ледниками, озерами и водопадами, озеро Комо. Крису, сколько он тут ни летал, эта панорама не надоедала — он каждый раз любовался ею, прильнув к иллюминатору, и всегда находил новые детали, но в этот раз ему было не до деталей: он был в ярости и смятении. В смятении, потому что только что обнаружил ужасный факт. В ярости, потому что этот факт должны были давным-давно обнаружить те, кто имел доступ к данным.

А панорама все равно была прекрасной. На востоке равнину покрывала легкая дымка, сквозь которую пробивался блеск далеких озер, к северу тянулся Береговой хребет, выступающий во всем своем величии из дымки, как из воды. Километрах в двухстах северней хребет выгибался к западу, потом — снова к востоку. Где-то в этой горной излучине брал начало Меконг — один из крупнейших притоков Волги. К югу хребет становился шире и раздваивался на Прибрежную и Континентальную гряды. А в точке разветвления стояла сияющая Пирамида — единственный восьмитысячник в Бореалии, пока еще непокоренный, поскольку у людей Селины была уйма куда более насущных вызовов.

Пока Крис обдумывал выражения, которыми он начнет нетелефонный разговор, далеко на востоке сквозь дымку проступила блестящая лента Волги.

«Как нам повезло с нашим миром, как все хорошо начиналось, и тут — такая подлость!» — подумал Крис.

Самолет при снижении дважды пересек Волгу — так самолеты всегда идут на посадку в аэропорт Трои при западном ветре. Крис перед каждым полетом смотрел прогноз и радовался, если обещали западный ветер — он любил пролетать над широкой рекой с зеленым островом, от которого вниз по течению тянулась длинная песчаная коса. Аэропорт Трои казался слишком большим и помпезным для пятидесятитысячного города. Это имело свою логику — все строилось на вырост. Тем более, Троя была вторым по населению городом Селины после Базы.