Девичьи ладони накрыли тонкую ткань рубашки. Прикосновение вышло обжигающим. Но настолько желанным, необходимым и правильным, что Степан окончательно спятил.

Рванув на себя девчонку, прижался ртом к ее приоткрытым губам. Его руки беззастенчиво сжимали податливое тело. Зеленым цветом светофора оказалось бедро, заброшенное на талию Ажура.

— Едрен-батон! — пробормотал Степан, подхватывая Ядвигу под попу сильными ладонями и прижимая к своему паху.

Он чувствовал ее жар даже через плотную ткань одежды. Он знал, что не способен сделать и шага в сторону двери, ведущей на лестницу, но и оставаться здесь, на крыше дома, когда вот-вот разразится гроза, не мог.

Ягушка не облегчала задачу. Ни на грамм. Она крепко вцепилась в плечи, сминая и наматывая тонкую ткань рубашки на кулаки. Она извивалась в его руках, стремясь быть ближе. Улучив момент, буквально впилась зубами в шею, туда, где стремительно и рвано бился пульс.

— Здесь… — бормотала Ядвига, — Хочу тебя здесь…

— Убиваешь меня, — пробормотал Степан, согласный выполнить любой ее каприз. Не только сегодня. Всегда.

На миг отстранившись от Ядвиги, Ажур обвел быстрым взглядом крышу. Однозначно, ветхая лавка не выдержит их. И шагнув к двери, прижал девчонку спиной к кирпичной стене.

Над их головами молния рассекла небо, вырывая из темноты лица. И Степан замер, впитывая красоту Ягушки. Запрокинув голову, подставив шею жадному рту, Яга прикрыла глаза. Ее руки впивались в затылок и плечи, срывали пуговицы на груди, только бы добраться до разгоряченной кожи. Кончики пальцев покалывало от лютого голода. И только Степан мог утолить его.

Она сама расстегнула ремень на мужских брюках и обхватила пальцами возбужденную плоть, в то время, как его руки уже прокрались стремительно, но аккуратно, под резинку белья.

Его язык вытворял что-то невообразимое, заставляя хватать воздух урывками. Ягушка уже не помнила себя. Только огонь, бушующий в ее теле, имел значение. Только жадные руки и стремительные прикосновения.

Ажуров, наученный горьким опытом и ошибками молодости, всегда тщательно следил за средствами контрацепции. У него не было постоянных партнерш. И если под рукой не оказывалось презерватива, он никогда не занимался сексом. Максимум — минет.

Но эта девчонка заставляла забывать его обо всем. И сейчас он знал, что в бумажнике есть заветный кусок фольги. Однако не торопился тянуться за ним.

Стянув последнюю преграду в виде ее белья, Ажур резко и стремительно ворвался в сводящее его с ума тело. Ягушка жадно вцепилась зубами в его плечо, ставя метку, оставляя глубокий след. А Степан, подгоняемый ее стонами, ласкавшими слух, запрокинул голову, позволяя каплям дождям хлестать по лицу. Но дождь не отрезвлял.

Степа с утробным рыком подтянул Ягушку выше, закинул ее ноги на свою талию. Движения становились отрывистыми, глубокими, резкими. Выбивали стоны и всхлипы. Момент кульминации Степан почувствовал мгновенно. Ядвигу затрясло, ее руки вцепились в волосы, оттягивая голову назад. А жадный рот впечатался в губы Степана, позволяя языкам сплетаться в сумасшедшем танце сродни агонии.

Еще вчера она была невинной, а сегодня занималась с ним сексом на крыше жилого дома под проливным дождем. Она — единственная на всем белом Свете. Идеально подходящая ему. Заставляющая кровь мчаться по венам со скоростью болида Формулы-1.

Нет, и все-таки это был не секс. Степан это понял, когда миллиарды разноцветных бабочек сотни оттенков взметнулись перед глазами, точно их кто-то вспугнул своей неосторожностью.

Он занимался с ней любовью. Именно так. Чувствуя, как сердце намертво пришпиливается к ней. Он больше не был хозяином своего тела, мыслей, поступков. Она всецело владела им целиком. Единолично.

Кажется, стон оглушил Степана. Или это был гром? Землетрясение? Ценами? Да хрен понять! Его трясло так, что подгибались колени. Но девчонка доверчиво вжималась в его тело, оплетая руками и ногами, что Ажур просто не имел права на слабость.

Он сцеловывал капли с ее лица, не в состоянии распознать, слезы это или все же дождь. Зарывался пальцами в ее волосы, наматывая влажные пряди на кулак, не причиняя ненужной боли.

— День рождения у тебя, а подарок мне, — пробормотал Степан, шумно выдыхая в висок.

— Пользуйся и не благодари, — хохотнула Ядвига.

Степан отстранился, заглянул в лукавые глаза. Она смеялась, облизывая припухшие губы. Но только Ажуров был очень серьезен. Сейчас она не была готова услышать от него признаний, он подождет. Но не отпустит.

— Спасибо! — прежде, чем поцеловать, шепнул Степан.

Еще какое-то время молодые люди стояли на крыше, наблюдая за дождем. Редкие капли попадали на них, но небольшой козырек надежно укрывал их от непогоды. А потом Степан помог Ядвиге привести одежду в порядок, подхватил на руки и понес к лестнице.