Шрифт:
– «Малефакс», а что скажешь ты?
– Всецело согласен с нашим бортинженером. Полагаю, этого гомункула создали на заводе «Восьмого Неба», но второпях забыли, что использовали в одном из сочленений мелкий механизм, который выпускался компанией исключительно для собственных нужд и соответственным образом защищен патентом. Это характерная черта всех сложных планов – в попытке уследить за основными ветрами, мы зачастую выпускаем из поля зрения второстепенные потоки…
Алая Шельма совершила несколько рассеянных шагов вдоль борта. Треуголка сползла на бок, обнажив неровный, наспех сделанный, пробор в волосах, но сейчас капитанесса едва ли это замечала.
– Компания, - пробормотала она словно в забытьи, - Я готова была схватиться с дюжиной корветов за дедушкина сокровище, а теперь вдруг выясняется, что мой противник – компания.
Габерон выпятил грудь, приняв подобие строевой стойки, вызвавшей у Дядюшки Крунча лишь презрительный смешок.
– Госпожа капитанесса, сэр! Раз уж наше отбытие задерживается, может ли мы расположиться в прежних каютах и приступить к выполнению своих обязанностей? Мне нужен отшелушивающий крем и пилка для ногтей…
– Приступайте, - пробормотала капитанесса, явно не расслышавшая ни слова, - Все… все свободны.
Радостно ухнув, Корди умчалась куда-то по трапу, стуча башмаками. На ее плечах с привычным безмятежным видом восседал Мистер Хнумр. Теперь он был спокоен. Все вернулось на круги своя, жизнь на баркентине вновь стала проста и понятна.
Дядюшка Крунч мог ему только позавидовать.
* * *
Постучаться в капитанскую каюту он осмелился лишь когда пробило шесть склянок и сгущавшийся за бортами «Воблы» вечер во всех отношениях превратился в густую, как бывает на нижних высотах, ночь. Определять время ему пришлось по внутреннему хронометру – рында «Воблы», поколебавшись, вместо положенных трех сдвоенных ударов небесталанно сыграла вступление к фривольной песенке «Не кори меня, пескарик» - верный признак того, что вахтенным ночной смены заступил старший канонир.
И все же Дядюшка Крунч колебался долгие полминуты, прежде чем осторожно прикоснуться полированными костяшками механического кулака к капитанской двери. Не из-за позднего часа – Ринриетта редко ложилась до шести склянок – скорее оттого, что из-за переборки доносились звуки, достаточно громкие для того, чтоб их мог разобрать даже подсевший слух голема. Но это были не рыдания и не свист сабли. Чей-то незнакомый, но вполне мелодичный голос глухо пел:
Услышав это, старый Бун
Забыл покой и сон
Обычный ветер стал вонюч
Как запах от кальсон
Ром стал на вкус как рыбий жир
И карты все не в масть
В восьмое небо захотел
Старик-пират попасть…
– Заходи, дядюшка, - раздалось из-за двери, - Я не сплю.
Повернувшись боком и тяжело сопя, Дядюшка Крунч вошел в капитанскую каюту.
Ничего необычного он там не обнаружил. Смятый китель свисал со стола, безжизненно протянув рукава, треуголка и вовсе валялась на полу. В углу дребезжал, немного заикаясь, патефон – к ночи набежал ветер с ост-оста и всякий раз, когда «Вобла» переваливалась с борта на борт, игла патефона соскакивала.
И вз-вз-вз-взмыла шхуна в высоту
Как мол-мол-мол-мол…
Дядюшка Крунч осторожно отключил сложный механизм. Капитанесса не возражала. Она восседала за письменным столом, откинувшись в кресле, причем две его ножки опасно балансировали в воздухе. Пожалуй, подуй из раскрытой двери неожиданный сквозняк, капитанесса с грохотом рухнула бы вместе с креслом.
Среди разбросанных карт, смятых записок, кусочков пастилы и раскрытых журналов Дядюшка Крунч обнаружил два подозрительных предмета – наполовину опустошенную бутыль вина и пустой стакан. Судя по тому, как кресло капитанессы сохраняло баланс, пьяна она не была, но Дядюшка Крунч ощутил смутное беспокойство.
– Если пьешь, то пей в кают-компании, - пробормотал он, пытаясь скрыть свое беспокойство за обычной напускной брюзгливостью, - Не то пойдешь по стопам деда. Я рассказывал, как на рейде Монтаньеса он как-то раз, высадив галлон рома, погнался за легендарным белым китом?.. Бросился вслед за ним, не разбирая ветров, всю команду три дня и три ночи на мачтах держал, с ног аж валились… А потом оказалось, что мчались не за белым китом, а за его собственными подштанниками, которые зацепились за кончик бушприта…
– Мой дед умел пить, - согласилась Ринриетта, - Умел драться, умел заговаривать ветра, умел жить, как пират… Как жаль, что мне не досталось ни единого из этих качеств. Я даже пить не умею.
Дядюшка Крунч пробормотал что-то неразборчивое. Он помнил, как Ринриетта, в первый месяц после того, как впервые ступила на палубу «Воблы», попыталась в подражание лихим пиратам выпить пинту формандского рома. Закончилось это катастрофой, не столь грандиозной, как кораблекрушение, но растянувшейся на целую ночь. Утром бледная и едва ворочающая языком капитанесса приказала ввести на борту сухой закон и слить весь ром в балластные цистерны. Еще одна попытка, предпринятая годом позже, наградила ее, благодаря Габерону, прозвищем Зеленая Шельма.